полу и рявкнул: «Выведите отсюда мадам!» Роден был исполнен решимости не подпадать больше под действие чар герцогини, ибо он был и впрямь влюблен в Шуазёль. «Я как человек, бредущий по лесу в темноте», – жаловался он другу вскоре после расставания с ней.

Роден поклялся больше и близко не подпускать ни одну женщину к своему творчеству, но тут же нанял кого-то из своих моделей вести дела в «Отеле Бирон». Главными профессиональными качествами тут были, по всей видимости, «аппетитный красный рот» и «безмятежный» взгляд. Но, как только скульптор понял, что новоявленная помощница без конца пускает в его студию сомнительных личностей, немедленно ее уволил.

Напряжение плохо сказалось на здоровье Родена. Как-то в июле они с Бере сидели за обедом, и вдруг та увидела, как Роден уронил на пол вилку. Когда он нагнулся, чтобы ее поднять, его рука повисла безвольно, как тряпка. И висела так еще некоторое время, видимо, вследствие микроинсульта.

Подвижность руки постепенно восстановилась, но близкие к скульптору люди утверждали, что он так и не стал самим собой после того случая. Когда граф Кесслер обратил внимание на необычную худобу друга и предложил ему пойти пообедать, тот лишь отмахнулся. Обведя рукой небо над их головами, Роден спросил, как можно думать о еде, находясь перед лицом природы? Природа, объявил он, вот его единственная пища теперь.

Часть третья. Искусство и эмпатия

Глава 17

Однажды в конце лета 1913 года Зигмунд Фрейд прогуливался по Мюнхену в компании «молчаливого друга» и «молодого, но уже прославившегося поэта». Прогулка могла иметь место в каком-нибудь парке или на окраине города, куда профессор из Вены приехал на четвертый Конгресс психоаналитиков. Фрейду тогда уже исполнилось пятьдесят семь, и он переживал не самый простой период в своей жизни: именно на том конгрессе Фрейд в последний раз встретится со своим другом, с тем, кого долгое время прочили ему в наследники, – Карлом Юнгом, которому было тогда тридцать восемь.

Оба психоаналитика тесно сотрудничали с 1906 года, когда Юнг, тогда еще молодой швейцарский врач, едва начинал создавать себе имя. Обнаружив, что метод словесных ассоциаций Фрейда дополняет его собственную теорию бессознательного вытеснения, Юнг послал в Вену письмо, в котором рассказал об этом. Между Швейцарией и Веной начался плодотворный обмен идеями. Семена будущего конфликта посеяло высказанное Юнгом сомнение в верности представления Фрейда о том, что только сексуальность формирует основу поведения человека. В то же время интересы самого Юнга начинают сдвигаться в сторону мистики и оккультизма, и Фрейд стал опасаться, что это нанесет непоправимый ущерб репутации его новорожденного детища – психоанализа, дав критикам и оппонентам пищу для нападок. Когда же Юнг отказался признать превосходство теории Фрейда и подчинить ему свою собственную, старший доктор интерпретировал протест Юнга как разновидность проявления «эдипова комплекса», заключающегося в желании сбросить власть «отца». Юнг заявил, что никогда и не претендовал на роль протеже, а хотел, чтобы в нем видели равного. Вскоре после мюнхенской конференции Фрейд прекратил всякие профессиональные отношения с бывшим другом.

В начале сентября того года все психоаналитическое сообщество было в курсе их разногласий, и это раскололо конгресс: исследователи из Цюриха сидели за одним столом с Юнгом у одной стены зала, венцы во главе с Фрейдом – у другой. В атмосфере зала витал вопрос: будет ли Юнг переизбран на пост президента Международной психоаналитической ассоциации или нет. Поскольку других претендентов не было, сторонники Фрейда призывали голосующих опускать пустые бюллетени. Двадцать два избирателя из пятидесяти двух так и поступили, но их голосов не хватило, чтобы столкнуть Юнга с его кресла, которое, хотя и покачнулось под ним весьма заметно, но все же устояло. Зато его отказ от традиционного фрейдовского психоанализа стал окончательным и бесповоротным.

Именно в разгар этих неприятных событий Фрейд вдруг получил неожиданную поддержку: в зал вошла Лу Андреас-Саломе с поэтом Райнером Марией Рильке. Она как раз взялась за изучение психологии, к чему, по ее словам, ее подтолкнули годы «необычайной и редкостной духовной связи с одним человеком» – Рильке. Она была ученицей Фрейда и одной из первых женщин посетила инаугурационный конгресс 1911 года. На сделанной тогда групповой фотографии Андреас-Саломе в длинной шубе сидит впереди Фрейда и Юнга. Когда во время той конференции она спросила Фрейда, возьмет ли он ее к себе в ученицы, он лишь рассмеялся. Никакого образовательного учреждения, где обучали бы психоанализу, еще не существовало, и он недоумевал, чему она вообще хочет научиться, «ведь я только и делаю, что объясняю людям, как постирать свое грязное белье».

Но Андреас-Саломе не отступилась и еще полгода занималась сама, после чего снова поехала в Вену, чтобы на месте продемонстрировать свою настойчивость. Между ней и Фрейдом завязалась долгая приязненная переписка, а в октябре 1912 года она все же приехала в Вену в качестве ученицы Фрейда. Именно она навела его на мысль уделить больше внимания роли матери в изучении процесса формирования личности в детстве. Вскоре Фрейд уже доверял ей лечение собственной дочери, Анны.

Так Андреас-Саломе стала не только коллегой, но одной из вернейших сторонниц Фрейда. На конференции она без колебаний заняла место за его столом, а позже в своем дневнике записала: «Нет иного места, где я предпочла бы сидеть, как с ним рядом». Ей было больно видеть, как Фрейд скрывает свою печаль «от разрыва со своим “сыном” Юнгом, которого он любил». Всю конференцию он терзался мыслью о том, что любые его вопросы к другим докладчикам или возражения на их тезисы только подкрепят впечатление о нем как о тираническом патриархе, каким его изображал Юнг.

Передышкой в этом напряженном заседании стала для Фрейда прогулка с Андреас-Саломе и Рильке, о котором он был наслышан в основном от своих детей. Его сын Эрнст и дочь Анна учили стихотворения Рильке в школе, и, когда Анна узнала от отца, что в поездке он повстречался с поэтом, она написала ему: «Неужели ты правда встречался в Мюнхене с Рильке? Зачем? Какой он?»

По всей видимости, поэт произвел хорошее впечатление на Фрейда. Два года спустя в статье «Преходящее» Фрейд описывал свою встречу с «молодым, но уже прославившимся поэтом», в ком исследователи склонны видеть именно Рильке, и «молчаливым другом», чьего имени он также не назвал, однако считается, что это была Андреас-Саломе. Фрейд вспоминал, что поэт глубоко восхищался прелестью осеннего дня, но признавался, что красота не радует его. Придет зима, и все это