Здесь свою роковую роль сыграла сама личность комкора-1: Л.К. Артамонов на следующий день, 14-го числа, после боя в Уздау, приказал отступать за Сольдау, разграбленный солдатами[164]. Иными словами, усилия войск корпуса, столь превосходно показавших себя в первых боях, были сведены на нет одним-единственным приказом комкора, который стал ключевым для исхода всей армейской операции. Во многом такой приказ диктовался потерей управления: сообщения участников войны говорят о том, что вместо осуществления руководства боем комкор-1 на автомобиле разъезжал по войскам, подбирая раненых и лично эвакуируя их в тыл. Начальник штаба корпуса был тяжело болен. Поэтому-то русские дивизии и полки дрались разрозненно и каждый сам за себя.

В этот день немцы с удвоенной энергией атаковали 1-й русский армейский корпус. Русские упорно оборонялись: горящий Уздау был взят немцами только к полудню. На ряде участков неприятель был не только отбит, но и опрокинут, невзирая на чрезвычайное содействие тяжелых гаубиц. И тут, совершенно неожиданно для многих, во втором часу дня дивизии корпуса получили приказ на отступление. Как говорит А.А. Свечин: «Командир 1-го русского корпуса, принимая 14 августа 1914 г. решение отвести свои расстроенные войска назад, из их скученного положения, где они находились под ударами противника, тактически действовал правильно, но совершал стратегическое предательство, так как открывал неприятелю сообщения самсоновской армии»[165].

Понятно, что в ключевой момент развития операции штаб армии должен знать обо всех намерениях и, тем более, действиях вверенных ему войск. Тем более – тех войск, от стойкости которых зависит успех всей операции и судьба целой армии. Однако командарм-2 А.В. Самсонов не получил от Артамонова своевременных сообщений о начале отступления 1-го корпуса за Сольдау, даже «таких, которые давали бы основание предполагать самую возможность отступления». Напротив, генерал Артамонов, уже отходя через мосты в Сольдау, уверял командарма в своей надежности.

Самсонов узнал об отступлении 1-го корпуса от прибывшего в Нейденбург командира 2-й бригады 6-й кавалерийской дивизии Н.А. Штемпеля только лишь вечером, спустя несколько часов после начала отхода. Артамонов приблизительно в 14.00 вновь сообщил в штаб армии, что будет «стоять как скала», и через несколько минут приказал начинать отход. Офицер-кавалерист писал, что «у немцев великолепная артиллерия. Она не подпускает нас ближе 8—10 верст, так что пехоте и нашей коннице не приходится ходить в атаку и быть в ружейной перестрелке»[166].

Один лишь этот факт говорит о качестве подбора военачальников накануне Первой мировой войны. И только в 18.0 °Cамсонов узнал о том, что тыл центра 2-й армии обнажен и враг движется на Нейденбург. Возвращать 1-й корпус было уже слишком поздно: немцы уже бросились вперед. Характерно, что приказ Артамонова об отходе был отдан в тот момент, когда 22-я пехотная дивизия А.А. Душкевича теснила противостоявшие ей войска противника. Неудивительно, что прикрытие отступления корпуса всецело легло на эти войска – в частности, до последней возможности прикрывал общий отход 85-й пехотный Выборгский полк полковника П.Н. Сивицкого.

Точно так же были дезориентированы штаб Северо-Западного фронта и Ставка. Напомним, что в этот момент в Ставке строили планы по переброске корпусов 1-й армии к Варшаве для действий на левом берегу Вислы, а штаб фронта «подгонял» выдохшийся центр 2-й армии вперед, еще глубже вталкивая его в ловушку. Никто и не мог предположить, что Л.К. Артамонов, при любом раскладе сил и неравенстве в них с противником, отойдет прямо на юг, оголив фланг центральной группировки, и позволит немцам броситься в тыл всей 2-й армии. То есть, как показано выше – отойдет не к плечу 2-й армии, на восток, а от него – на юго-юго-запад. Накануне рокового события, 13-го числа, начальник штаба Северо-Западного фронта В.А. Орановский сообщал генерал-квартирмейстеру Ставки Ю.Н. Данилову, что «задача Артамонову – остановить во что бы то ни стало наступление противника на наш левый фланг и тыл».

Бесспорно, что полки 1-го армейского корпуса, выдержавшие день боя с тяжелой артиллерией неприятеля, были сильно потрепаны. Расстреливая русских из зоны, находившейся вне досягаемости русской артиллерии, немцы подрывали моральный дух солдат и офицеров. Удары тяжелой германской артиллерии в начале войны в принципе деморализовывали своих врагов. Генерал Головин цитирует воспоминания французского лейтенанта, в первом же сражении испытавшем на себе действие неприятельских гаубиц: «Невозможно выяснить, кто же дал приказания об отходе… Это крещение чемоданами [тяжелыми снарядами]. Нас предупредили, что впечатление от них сильное, но все-таки трудно было ожидать, что произойдет такая ерунда… При первых же тяжелых снарядах вся наша первая линия отступила в беспорядке»[167]. Русские же целый день упорно оборонялись, временами переходя в контратаки.

Немцы пытались сделать все возможное, чтобы отбросить русских от Сольдау и Млавы, деморализовав неприятеля. Подход на станцию Млава русских резервов также не был секретом для неприятеля. Так, 15 августа станцию Млава бомбил германский цеппелин[168]. Хотя реальный ущерб от этой бомбардировки был минимален, наверняка удары с воздуха способствовали падению моральной упругости русских. Причем не столько войск, сколько высших командиров. Комкор-1 был обязан устоять и удержать войска от спонтанного отхода. Как раз этого-то и не было сделано, и более того – генерал Артамонов санкционировал отступление, параллельно дезориентировав штаб армии.

Действительно, обстановка была непростой. Кроме того, численность батальонов 1-го армейского корпуса также была неполной. Вместо 8 полков в распоряжении Л.К. Артамонова к началу сражения при Сольдау было только 6. Так, 86-й пехотный Вильманстрандский полк из состава 22-й пехотной дивизии был оставлен в распоряжении коменданта Варшавы А.Ф. Турбина, а 96-й пехотный Омский полк из состава 24-й пехотной дивизии находился под Ловичем, на левом берегу Вислы. Именно поэтому под Сольдау, а не к Нейденбургу, куда уже прорывался неприятель, и двинулись те соединения, что не успели к началу вторжения в Восточную Пруссию: 3-я гвардейская дивизия Л.О. Сирелиуса и 1-я стрелковая бригада В.М. Васильева.

Перед Уздау к вечеру этого дня остался только авангард из наименее расстроенных батальонов различных дивизий, под общим руководством командира 3-й гвардейской дивизии Л.О. Сирелиуса. Дело в том, что полки генерала Сирелиуса продолжили свое движение на соединение с главной группировкой – то есть к своему 23-му армейскому корпусу. Именно поэтому 3-я гвардейская пехотная дивизия также частично окажется в «котле», не успев вовремя отойти к государственной границе, где и погибнет лейб-гвардии Кексгольмский полк.