и степенно двинулся вперёд. Мощное грузное тело переваливалось из стороны в сторону, из-за этого со стороны могло показаться, что это перекатывается какая-то бурая кочка. Однако лишнего веса у него не было, и это не мешало ему быть быстрым и неимоверно сильным.

На этой звериной тропе он знал каждую отметину. Была ли это недавно упавшая ветка или замшелая колода, лежащая здесь ещё до его рождения. Помнил он также каждое дерево, стоявшее вдоль его дороги. На своём участке он был единоличным полноправным хозяином, здесь все принадлежало ему. Будь то птица, рыба или какой-нибудь зверь.

Медведь подошёл к лиственнице, встал на задние лапы и когтями оставил засечки. Удовлетворённо рявкнув, он опустился на землю и зашагал дальше. Пока здесь не было никого, кто мог бы с ним сравниться в силе. Он выше всех, сильнее и более ловкий, чем другие. Осенью он занял место прежнего хозяина, и теперь эта территория стала его. Неважно, что тот был его отцом. Раз он ослаб, должен уступить своё место, но он не захотел уйти сам – вот за это и поплатился своей жизнью. Это уже в прошлом, а сейчас ему надо подкрепиться, поправиться после зимней лёжки в батиной берлоге, которая тоже досталась ему. Во время гона медведица теперь не прогонит его, как было прежде. Она уже знает, кто теперь здесь самый сильный и самый удачливый, значит, он может стать продолжателем медвежьего рода.

Уловив посторонний запах, хищник злобно зарычал, выражая своё недовольство. Несмотря на его предупреждения, все же кто-то осмелился зайти в его владения и нарушить покой. Чужак, похожий на этого, проходил здесь зимой, когда он ещё лежал в берлоге. Хотя это было давно, но его длинные волосы остались на старой лиственнице, стоявшей на краю тропы, где она делала поворот и спускалась к реке. Пришелец всего-навсего притёрся боком к дереву, но лесному зверю этого было достаточно, чтобы прочесть таежную книгу. Таёжной грамоте его учила строгая мамаша, постоянно наставлявшая на пусть истинный. За непослушание и невнимательность она давала ему подзатыльники и даже серьезно наказывала. А он был хулиганистым и задиристым медвежонком, считавшим, что обойдётся без маминой науки. Однако как он ошибался! Его брат не усвоил медвежьей грамоты, поэтому стал жертвой своего отца. Медведица не подпускала того к своему семейству даже на пушечный выстрел: мало ли что он может сделать с её малышами. А брат убежал и сам пошёл к отцу. Из ревности или, может, просто повинуясь инстинкту, пришедшему от далёких предков, медведь поедает всё живое, даже если это его детёныши. И отец напал. Так устроена жизнь в дикой природе, где выживает сильнейший. Слабаку в тайге не место, рано или поздно он погибнет от голода или от когтей более сильного конкурента или даже сородича. Хозяин снова рявкнул. Только в этот раз от удовлетворения собой. В отличие от брата он жив, здоров и стал таким большим и сильным. Хорошо, что мать не дала ему остаться неумелым, ничего не знающим зверем.

Этот переход был самым обычным обходом своих владений. Здесь он проходил и вчера, и позавчера, пойдет и завтра. Медведь шёл так же, как ходил всегда, отмечая всё, что выбивалось из обычного и давно привычного для него состояния. Вот здесь резвились зайцы, о присутствии которых он узнал еще раньше. Прямо на его тропе эти паршивцы оставили о себе память. Это, конечно, безобразие, что зайцы бегают по дороге да еще гадят у него под носом. За это их надо бы наказывать, но они были неглупыми и старались не попадаться ему на глаза, а шалили только в его отсутствие, как отметились сейчас. А этот едва заметный след принадлежит его старому знакомому сохатому, которого он всегда обходит стороной. Он ещё помнил, как мамаша-медведица пыталась с ним разобраться, но, не рассчитав сил, быстро ретировалась. Он и его брат тогда первый раз в жизни испугались: им стало страшно за мать и за себя. Вслед за ней они едва унесли ноги от разбушевавшегося великана. С тех пор он знает, что длинноногого лучше не дразнить. В этот раз сохатый только пересёк его тропу, копыта даже её не коснулись, но хозяин тайги на то и хозяин, чтобы всё знать. Лось шёл к своему любимому болоту, находившемуся за этим лесом. Летом он скрывается там от донимающих кровососов. Заходит на отмель и стоит в воде, укрывая незащищенные ноги. А вот тут пробежал шалунишка соболь, с которым так же, как с сохатым, он не связывается. Конечно, это не лось, но всё равно, если он даже попадёт в лапы, от этого шустряги хлопот не оберешься. Всё морду искусает и исцарапает до крови. Пусть он себе живёт, можно обойтись и без него. Соболь тут охотился на глухарей, прилетавших на ток. Эти громадные птицы, как ни обидно, ему – хозяину – также не по плечу, близко к себе не подпускают. Правда, однажды удача была совсем рядом: когда глухари токовали, он выдрал хвост зазевавшемуся ухажеру, но тот улетел. А жаль, как они хороши! Он ещё помнил вкус подранка, доставшегося ему после неудачного выстрела охотника. Человек – его самый страшный враг, которого он боялся пуще огня и старался держаться от него подальше. Но сейчас он не испугался бы никого. После зимней спячки он никак не мог отойти. Одними корнями и муравьями сыт не будешь, а на крупных зверей ему явно не везло. Как ни обидно, прозевал он косулю. Не хватило выдержки, поспешил, и она показала свой скудный хвостик. Вдобавок ко всему куда-то убежали олени – рано высох ягель, а грибы еще не пошли. Теперь ему приходится промышлять старой ягодой, которую вот-вот высушит жгучее солнце. Быстрей бы уж созрела голубика.

Вот тебе и хозяин тайги! Сохатого не трогай, а то получишь сдачу, соболишку-шалунишку тоже лучше обходить стороной, чтобы не покусал и не поцарапал. Заяц сам к себе не подпускает, трусливый и осторожный зверёк. Такой же осторожный и глухарь. Олени и косули на лето ушли туда, где больше ягеля. А кто же тогда остается? Лемминги, мыши и суслики, да еще попадаются разные птички, севшие на гнезда. Так на этих зверьков и пернатых охотников тоже хватает.

Неожиданно чутьё зверя обострилось. Прилетевшим порывом ветра донесло запас лошадиного пота. Ошибиться он не мог, с этими спутниками человека он был знаком давно. Ещё в