Да, на этом этапе действительно нужно идти к начальству. Но — что будет дальше? Начальство проникнется идеей мировой справедливости и одобрит Аринину самодеятельность? И ходатайство подпишет — про возобновление старого дела по вновь открывшимся обстоятельствам? Чтобы подразделение получило неплановый втык от вышестоящего руководства? А уж если журналисты пронюхают… а они пронюхают, к гадалке не ходи.

Да и с идеей восстановления справедливости тоже как-то не очень вытанцовывается. Аргументы-то Пахомов, может, во внимание и примет. И оценить их весомость — тоже оценит. Вот только аргументы эти, ешкин кот, получены вне всяких процессуальных норм!

Тем более — а что аргументы? Вот если бы Арина вместо доказанной невиновности вдовы выложила на стол начальству готовое обвинение или хотя бы обоснованные подозрения против… против кого? Вот то-то же. Некого предъявить.

Арине вспомнилась фраза из какого-то фильма: «Никакие факты не способны поколебать устоявшееся мнение».

Но других вариантов, кроме доклада начальству, как ни крути, не было. Разве что еще немного поразмыслить над легализацией добытого.

Телефон в джинсовом кармане не только зазвонил, но и завибрировал, так что Арина едва не подпрыгнула посреди аллеи. Номер на экране высветился незнакомый. Впрочем, в этом при ее-то работе ничего необычного не было. Но раздавшийся в трубке голос… Да нет, не может быть, просто похож… Но звонил именно он. Эрик.

Арина посмотрела на плоскую черную коробочку, из которой журчал знакомый голос, почти с ненавистью. Что ему надо? Зачем? И вообще — какого черта?! Исчез и исчез, и слава богу, и век бы его не видеть, не слышать и не вспоминать.

И вот нате вам, здрасьте!

— Ты на меня, наверное, сердишься ужасно? — голос в трубке звучал нежно, даже умильно, лишь с легчайшим оттенком насмешливости, не то над самим собой, не то, скорее, над общей вселенской глупостью, в духе «чего только в жизни не бывает». Настоящий адвокатский голос, никакие присяжные не устоят. — Пропал внезапно, да? Такая дурацкая история, знаешь. Начальство меня в командировку внезапно отправило, думал, быстро обернусь, а вышло надолго. Да еще в суете телефон сперли. Пока книжку телефонную восстанавливал — чуть с ума не сошел. Твой номер вот только сейчас сумел отыскать.

Отмазка была, на Аринин взгляд, не то что хиленькая, а прямо таки издевательская. Телефон у него, понимаешь, сперли, номера он, понимаешь, не помнит. Угу. А когда после работы или возле дома поутру поджидал — ничего, никакой телефонный номер не был надобен? Да и телефонные номера следственного комитета — не сказать чтобы такой уж великий секрет. Или фамилию тоже внезапно забыл?

Первым движением было, разумеется, нажать отбой. И вовсе отключить телефон. И занести последний номер в черный список — немедленно, немедленно. Но рука, уже отводящая аппарат от уха, замерла. Как? Вот просто отключиться? И все? А чего тебе еще надобно, прошелестел в голове язвительный шепоток. Арина растерялась. Действительно — чего еще? Ну… ну хотя бы сказать: «Сволочь ты, Эрик!»

Глупо.

А что не глупо?! Он ведь меня за идиотку держит, если полагает, что я могу такие, с позволения сказать, отмазки проглотить!

А не глупо, вкрадчиво подсказал шепоток, сделать вид, что принимаешь предлагаемые правила игры. Ты-то сама знаешь, что не идиотка, так какая тебе разница, чего он там себе думает? Что тебе до Эриковых о тебе представлений? К тому же сделать вид, что ты проглотила фальшивую наживку, может быть не только не глупо, а очень даже умно. В прошлый раз господин помощник адвоката пытался тебя использовать. А сейчас что с ним такое — благородство проснулось? Духовное перерождение внезапно стряслось? Чувства взыграли? Соскучился и решил, что ты — женщина его мечты? Да ни в жизнь! Наверняка же понадобилось что-то, наверняка намеревается, заморочив тебе голову, опять тебя для чего-то использовать. Да разумеется! Ну так и используй на этот раз ты его. Неужели не интересно, зачем ты ему понадобилась?

Шепоток был прав.

Использовать или нет — это как получится, а вот одноразово информацию какую-нибудь полезную выудить — это, пожалуй, вполне возможно. Для начала стоило выяснить — осторожно, осторожно! — защиту по каким делам сейчас обеспечивает адвокатская контора, где Эрик трудится.

Увы, первым пришло в голову дело трехлетней давности, когда их подзащитного господина Транько посадили за убийство собственного начальника охраны. А с момента внезапного «признания» Шубина, господа адвокаты спят и видят, как бы это дело пересмотреть.

Пожалуй, это был единственный повод, по которому Эрик мог ей позвонить. Разве что у его адвокатской конторы еще какие-то интересы появились. В смысле у Арины в производстве появились еще какие-то дела, к которым имеет отношение Эрикова контора. Но какие? Нарушение строительной техники безопасности, повлекшее несовместимые с жизнью травмы одного из рабочих? Нет, нет и нет.

Значит, в центре Эрикова внимания по-прежнему — дело Транько.

— Перезвони мне через двадцать минут, ладно? — промурлыкала Арина в трубку как можно нежнее. — Тут кое-что срочное, неважно, в общем, я сейчас не могу говорить. Через двадцать минут, хорошо? — и она отключилась.

Почти бегом проскочила дежурных на входе в здание комитета и взлетела вверх по лестнице.

О деле Транько Арина знала куда больше Эрика, так что вряд ли он пригодится в качестве источника информации. Скорее уж — потенциальная угроза. Потому что Транько был мерзавцем, подонком, заказчиком как минимум одного убийства (а скорее полудюжины), хотя именно Ведекина, своего начальника охраны он не убивал. Ах, если бы Морозов просто поработал кукловодом и добился, чтобы, как у классика, «один гад сожрал другую гадину», если бы он действовал из-за кулис — Арине было бы куда как легче. Но принять, что Александр Михайлович, которого она считала чуть не идеальным «рыцарем без страха и упрека», что он собственноручно… Додумывать было страшно. Она и не додумывала. Но… Александр Михайлович, господи боже мой! У Арины в голове не укладывалось: ведь он же очень, очень хороший человек! И он же… Чем же он лучше своих жертв?

И лишь совсем недавно пришла какая-то странная ясность. Когда Майка рассказала, что к ней приставала странная бабка — мать Кащеева — Арина почувствовала вдруг, что готова проклятую старуху ликвидировать любыми способами. И если других вариантов не останется — собственноручно. И ужас перед действиями Халыча поблек. Словно, отодвинувшись от картины, на которой, уткнувшись носом, видела только беспорядочную и неприятную мешанину цветных пятен, она вдруг увидела полотно целиком. Полотно не стало прекрасным, оно не стало даже приятным, но оно стало… цельным. Как будто резкость навели. Хорошо ли это, правильно ли это, что хороший человек замарал руки убийством? Да ничего хорошего, разумеется! Но мир после этого однозначно стал чище. И хороший человек — это было самое неожиданное чувство — не превратился внезапно в злодея. А уж снятся ли после этого Морозову кошмары — не ее это, Арины, забота.

Вот попытки Баклушина устроить громкое разоблачение «легендарного» Морозова и создать себе таким образом карьерный трамплин — это да, это ее заботило. Сейчас, полгода спустя после бегства Халыча, она понимала: вряд ли у Борьки действительно были против него сколько-нибудь весомые улики. Все-таки тот — зубр следствия и ничего серьезного за собой оставить не мог. Догадываться-то Борька о чем-то мог, а все прочее — его аппаратные игры. Но на одной болтовне дела не построишь.