И даже очень просто.

Некоторые размышляют неделями — а все тем временем рушится. А надо просто брать — и делать! Семь раз отмерь, видите ли! Ха! Пока отмеряешь, и резать нечего будет!

Что б они все понимали! У них, у тех, кто бесконечно размышляет, прикидывает да высчитывает, у них и мысли, и настроение — блеклые, скучные, размеренные. Как похоронная процессия или школьная тетрадь в клеточку. Мелкие. Все по шажочку… А как же вдохновение? Как же обжигающий азарт, буйной волной вскипающий внутри при виде неожиданного — незапланированного, черт побери! так что грош цена всем вашим предварительным расчетам! — препятствия? Веселый злой азарт, острыми ледяными брызгами бьющий в голову — так что и мысли становятся такими же точными и прицельными, как эти брызги. Такими же безжалостными, без тени сомнения попадающими точно в цель — словно цель сама их притягивает!

Чего там обдумывать?! Может, еще и обойти внезапное препятствие посоветуете? Осторожненько, да? Все эти обдумывания, предварительные расчеты, вся эта якобы необходимая аккуратность и педантичность — для тех, кто не уверен в себе. Ведь что есть препятствие? Помеха на пути к цели. Ее не обходить надо, даже не перепрыгивать, бесконечно долго примериваясь и прикидывая высоту, силу толчка, мучительно высчитывая поправку на ветер. Глупость! Или нет, не глупость — сомнения. Сомнение в собственных силах, а главное — сомнение в собственной удаче! Она — дама капризная, неуверенных не любит.

Нет уж. Идите к черту со своими песнями об осторожности! Снести мешающий движению камень и все дела! Р-раз — и нет препятствия!

Расчеты! Осторожность! Предусмотрительность! Вот и сидите в своих расчетах! Еще и спасибо потом скажете! Тогда-то признаете, что все ваши предостережения — тьфу! А если не признаете… да, очень может быть… признать свою неправоту — это ж немыслимо! Ну и не признаете — да и черт с ним, с признанием! Все равно будет ясно, что сильнее: хитрость с ее осторожной медлительностью и тщательным планированием — или вдохновенный всепобеждающий, сметающий все на своем пути азарт борьбы!

Темнота поможет. Эта дурочка ходит так, словно ничего на свете не боится. Парень ее в последнее время сопровождал, неудобно. Но сегодня она одна. Так что все будет очень просто. И никто никогда ни о чем не догадается. Мало ли гопников на улицах?

Еще немного подождать — и дело будет сделано. И никто никогда… Вот смех-то! Впрочем, одному человеку, пожалуй, можно будет рассказать. Нет-нет, не просто можно — нужно. Потом, когда все будет сделано. Пусть убедится.

Ну где же она?

* * *

Домой Арина шла медленно, лениво, с удовольствием вдыхая, почти глотая еще холодный, но уже отчетливо пахнущий весной воздух. Даже слегка разбавленная желтым светом редких фонарей темнота сегодня казалась не колючей, не тревожно давящей, а мягкой и уютной. Как тени в углах комнаты, когда свернешься клубочком в углу дивана, и свет торшера обнимает тебя нежным коконом, и мурлыканье под боком слаще райских труб… Или в раю на арфах играют?

Что за пустяки в голову лезут, фыркнула Арина, запрокидывая голову к темной вышине, где не мерцало ни одной звездочки. Но она точно знала — они там! Разве обязательно видеть, чтобы — знать? Вот никто же не видит, какая она молодец, но — ведь молодец же! Пахомов, конечно, подозревает, что апелляцию адвокат федяйкинской вдовы подготовил с ее, Арининой подачи. Но, во-первых, подозрения к делу не пришьешь, во-вторых, он и сам, похоже, доволен, что так обернулось. Ну не то чтобы доволен, но не сердится. Даже не отругал, вот красота!

Вот только Денис уехал, не похвастаться. Соревнования у них какие-то верхолазные. Жалко ужасно. Нет, Арине бы и в голову не пришло, как говорится, привязать его к своей юбке — да она и юбок-то почти не носит. Но привыкла в последнее время, что он все время рядом. Ну не все, конечно, но возвращаться домой в одиночку давно не приходилось. А теперь извольте радоваться, топай в темноте, как сиротинушка — третий вечер уже! Ну и нечего ныть, цыкнула она сама на себя. Как раньше-то обходилась? Ночь-полночь, и ничего, даже машину патрульную, бывало, стеснялась попросить — доберусь, не маленькая. Но то раньше. Не зря говорят, что к хорошему быстро привыкаешь. Ох, Арина, смотри, не превратиться бы в клушу, каких сама всегда презирала!

В нише под высокими лоджиями первого этажа соседней девятиэтажки происходило какое-то шевеление — должно быть, кто-то из окрестных бомжей устраивался на ночлег, решив сменить душный вонючий подвал на свежий воздух. Рановато в этом году, подумалось Арине, холодно же еще. Бедолага. Вон, возится, как медведь в берло…

…додумать она не успела.

«Медведь» вдруг оказался очень близко. Да и не медведь вовсе, скорее вставший на дыбы леопард — узкий, темный, гибкий. Что происхо… эту фразу Арина тоже не успела додумать, почувствовав себя лежащей на земле. Точнее, на мокром асфальте. Лучше бы на землю, мелькнуло в голове, чтоб не так жестко…

Впрочем, и это не имело значения: удар, воткнувшийся ей в бок, был нанесен, казалось, булыжником. В голове пронеслись когдатошние объяснения Плюшкина: «Удары наносились тяжелым тупым предметом, ну сама там смотри: может, камнем, может, ботинком армейским, что-то в этом роде».

Совсем рядом, метрах в трех, по асфальту пролегла полоса желтого электрического света. Хоть бы в окно кто-то выглянул! Да где там… Кому это надо — в темноту глядеть?

На фоне освещенной полосы силуэт нападавшего выделялся довольно отчетливо. И в самом деле ботинки, отстраненно подумала она. Высокие, темные, тупорылые. Но ничего, кроме тускло поблескивающих ботинок и силуэта, разглядеть не удавалось — так стремительно двигалась темная гибкая фигура. И каждое движение сопровождалось ударом. В колено, в бок, в выставленное, чтоб защитить голову, плечо, опять в бок…

Один из ударов угодил под ребра — рот сразу наполнился горькой, вязкой слюной.

Да что же это та…

Всего гаже было чувство собственной беспомощности. Да что она, в самом деле, как дохлая лягушка! Извернувшись, Арина сумела уцепиться за высокий рокерский ботинок. Уцепиться — и рвануть на себя что есть силы…

То есть это ей так показалось — что есть силы. Нападавший лишь слегка пошатнулся.

Проклятье! Ну почему именно сегодня ей пришлось возвращаться домой без сопровождения? Ведь это ж какое-то специальное везение: наткнуться на какого-то ненормального в один из немногих дней, когда ее некому защитить. Или… сколько раз раньше, до Дениса, ей приходилось брести по темноте одной-одинешеньке — и ничего… Да полно, случайность ли — это дикое нападение?

— Кто тебя просил лезть, куда не просят? — донесся сверху хриплый свистящий шепот.

Это звучало так по-дурацки, что в иных обстоятельствах Арина расхохоталась бы. Кто просил лезть куда не просят — это чудесно, это надо бы мишкинской жене рассказать, она бы точно оценила, вместе бы посмеялись над тем, как причудливо некоторые формулируют свои мысли. Но сейчас ни жены Стаса, ни его самого рядом не было. А смеяться было больно. Все было больно.