Мирабо обратился теперь с просьбой к своему другу, барону Нольде, немедленно сесть на лошадей и спешить в Берлин, а там закончить несколькими, теперь ему сказанными графом Мирабо, словами лежащую у него на столе начатую депешу. В последнее время молодой Нольде выказал себя таким дельным помощником в подобных работах, что Мирабо мог ему смело доверить столь важное поручение, равно как и заботу по отправке нанятого уже курьера в Париж. Самому ему хотелось еще остаться немного в Сан-Суси для наблюдения за последующими в замке событиями.

Не прошло четверти часа, как Мирабо увидал короля Фридриха-Вильгельма II в сопровождении министра Герцберга. Прекрасная величественная фигура короля, выражавшего в эту минуту столько же достоинства, сколько и скорби, произвела на Мирабо, скрывшегося в нише приемной, приятное впечатление. Фридрих-Вильгельм II направился в кабинет, где лежал только что скончавшийся великий дядя, желая лично сделать некоторые распоряжения. Через некоторое время министр Герцберг вышел оттуда один. Грудь его украшена была орденом Черного Орла, пожалованным ему наследником престола в знак признательности и единомыслия.

Мирабо поспешно оставил замок. Найдя у дверей свою лошадь, вскочил на нее и помчался на большую берлинскую дорогу. Над его головой поднимались первые лучи восходящего солнца. Зрелище это заставило его остановиться на минуту и дать вздохнуть лошади. Мирабо приветствовал дневное светило, которое с гордым сознанием вечно новой жизни одарило его первой улыбкой после смерти великого короля.

В холодный февральский день 1789 года с крайней поспешностью и, видимо, взволнованный вышел Мирабо из дома, находившегося на базарной площади провансальского города Экс, в котором он жил с начала этого года. Он накинул плащ уже на улице, когда сильный холод напомнил ему, что в легком фраке он подвергает свое здоровье опасности. Но лицо его пылало, а на высоком челе от гнева выступила грозная жила.

– Как, милый брат, разве сегодняшнее заседание собрания дворян уже окончено? – спросила его дама, которую он, не замечая в своей порывистой спешности, задел довольно сильно и которая, весело смеясь, удержала его за плащ.

Мирабо узнал свою сестру, госпожу де Сальян, жившую в Эксе, с которой со времени пребывания в этом городе он возобновил самые искренние и дружеские отношения, привязывавшие его всегда к этой сестре.

– Заседание еще не кончилось, но Мирабо кончен навсегда для этого прекрасного собрания провансальских дворян, – возразил он с трагическим выражением. – Знай, сестра, что сейчас эти знатные господа из дворянства и духовенства почти выгнали меня. Можешь по мне видеть, как выглядит такой выброшенный за дверь, и чем более он сумел, – как, надеюсь, это удалось мне, – сохранить приличие и гордость, тем более жалким должен он казаться.

– Надо было ожидать, что это так кончится, – ответила госпожа де Сальян весело и не смущаясь, что всегда ободряюще действовало на Мирабо. – Я тогда же удивилась твоему мужеству, что ты приехал сюда в Экс для выступления в собрании, состоящего из твоих противников, которых оскорбляла до сих пор вся твоя жизнь и все твои деяния. Однако холодно, Габриэль. Проводи меня домой и расскажи мне там за чашкой шоколада все, что с тобой произошло.

– Нет, дорогая Каролина, благодарю тебя, – возразил Мирабо. – Выброшенный дворянством и духовенством за дверь не имеет времени пить шоколад, а должен думать о своем удовлетворении. Для этого еще сегодня предстоит мне много дела. Скажу тебе только, что это мой бывший тесть, маркиз де Мариньян, предложил исключить меня из собрания. Он встал и начал доказывать, что нарушена известная формальность, вследствие которой граф Мирабо не может оставаться членом собрания, признанного собранием владельцев ленных имений и лишь на таком основании желающего продолжать свои совещания. Это был, конечно, лишь противозаконный предлог избавиться от моей оппозиции, но мне ничего другого не оставалось, как взять шляпу и уйти из залы, отряхнув прах дворянства с моих ног. Но для господ дворян это примет опасный оборот. Коль скоро я отказываюсь выступить кандидатом от своего сословия в собрание государственных чинов, то я принадлежу исключительно народу и третьему сословию, которое, конечно, с триумфом понесет меня как своего представителя в зале заседаний в Париже, великий день открытия которых скоро наступит!

– Отчего же ты сразу не решился на это, Габриэль? – спросила госпожа де Сальян. – Ты избежал бы таким образом массы неприятностей в этом провинциальном гнезде, полном предрассудков и предубеждений против тебя. И меня избавил бы от огорчения. Ты ведь знаешь, что я по искренней любви к тебе, а также к Эмилии де Мариньян, твоей разведенной жене, не переставала трудиться над вашим примирением. Эмилия еще любит тебя, вся ее жизнь – вечная печаль и страх за тебя, а с тех пор как ты здесь, в Эксе, вблизи ее, она сидит в замке Мариньян и с пылающими щеками и заплаканными глазами грезит о своей первой любви. Сначала твой приезд сюда исполнил меня надеждами на осуществление моих планов. Но теперь все еще хуже, чем было. Твоей оппозицией в собрании дворян Прованса ты вновь сильнейшим образом возбудил против себя гнев старика Мариньяна. Он ведь был главной причиной твоего развода с женой. А теперь, когда его несогласие могло быть побеждено, явилось опять это новое яблоко раздора из-за выборов. Боюсь, что вся моя работа для вашего счастья ни к чему.

– Ты была всегда прелестной мечтательницей, Каролина, – возразил Мирабо, нежно поглаживая руку сестры. – Ведь ты знаешь, что теперь меньше, чем когда-либо, я могу воспользоваться твоей добротой, желающей наделить меня опять Эмилией де Мариньян. Настало время, когда мужчины должны действовать, терпеть лишения, бороться и приносить себя в жертву. Где тут думать о невестах, женитьбе, о старых и новых женщинах! Могу тебя уверить, Каролина, что, едучи сюда в Экс, я ни одной минуты не думал о том, что замок Мариньян отсюда на полмили. Я просто явился по разосланному правительственными синдиками приглашению, которым все землевладельцы Прованса, – а к ним нашими фамильными поместьями принадлежу и я, – созывались на назначенное здесь собрание дворян. Речь идет о выборах в государственные штаты, в которых Людовик XVI хочет ныне искать своего спасения, после того как должен был отбросить слабые костыли собрания нотаблей.

– Если бы ты не расходился с Эмилией де Мариньян, – возразила госпожа Сальян, печально вздыхая, – то был бы владельцем и ленных земель в Провансе; тогда эта в высшей степени печальная неприятность быть исключенным из провансальского дворянского собрания вовсе бы не могла случиться. Я уверена, что, узнав это, моя дорогая Эмилия будет в отчаянии.

– Эти господа, мои ленные родственники, всегда противились примирению со мной, – отвечал Мирабо. – Что же касается собрания дворян, то я рад теперь, что сбросил его со своих плеч. Признаюсь, что в какой-то миг я посчитал наиболее подходящим выступить на выборах в государственные чины депутатом от сословия дворян. Я всегда смотрел на дворянство как на настоящего предводителя народа в борьбе за свободу и право. Как бы я ни любил народ и третье сословие, как бы ни считал отныне его дело своим собственным, однако все-таки кое-что в нем отталкивает меня. Глупости этого сословия часто меня раздражали. Оно не имеет ни плана, ни знаний; часто горячится из-за пустяков, в которых неправо; в важнейших же вещах, где оно право, малодушно уступает. Но вот четверть часа, как мое положение вполне решено.