растерзать его Круга исчезает Падук: «Он увидел, как Жаба скорчился у основания стены, дрожа, растворяясь, все быстрее повторяя свои визгливые заклинания, защищая тускнеющее лицо прозрачной рукой <…>». Здесь автоаллюзия на концовку «Приглашения на казнь» («Сквозь поясницу все еще вращавшегося палача просвечивали перила») неожиданно поддерживается выразительным образчиком скромного массового искусства.

Как следует из названия немецкого перевода романа, подготовленного Д. Циммером в 1962 году под общим контролем Набокова («Das Bastardzeichen» – т. е. «Знак бастарда»), в нем должна была превалировать тема незаконнорожденности, неблагородного направления или уклона в жизни общества, с чем связывается типичное левачество, насильственный и карикатурный леворадикализм победившей в романе партии эквилистов[139]. С темой левизны в ее политическом аспекте, помимо насилия (англ. bend в глагольной форме означает, кроме прочего, «принуждать», «подчинять», «склонять»), пересекается также тема порочности выведенных в романе прислужников эквилизма (чему в названии отвечает англ. sin – грех, порок) и содомических наклонностей самого главы партии диктатора Падука. Образное сравнение мужеложества с леворукостью (эта тема в романе сквозит в седьмой главе в описании Друшаутского портрета Шекспира в Первом фолио, якобы нарочно составленного, как полагал бэконианец Э. Дернинг-Лоуренс, из двух левых рук: «Уильям Икс, искусно составленный из двух левых рук и маски») появляется у Набокова уже в конце 1920-х годов в «Соглядатае»: «господин Смуров принадлежит к той любопытной касте людей, которую я как-то назвал “сексуальными левшами”, – пишет своему приятелю персонаж повести, самодовольный графоман Роман Богданович. – Весь облик господина Смурова, его хрупкость, декадентство, жеманство жестов, любовь к пудре, а в особенности те быстрые, страстные взгляды, которые он постоянно кидает на Вашего покорного слугу, все это давно утвердило меня в моей догадке»[140].

Ряд образов и комбинаторных словесных форм в «Незаконнорожденных», связанных с реками, сновидческим восприятием реальности, поэзией и «Гамлетом», восходят к «Поминкам по Финнегану», первый же неологизм (и первое слово) которых, «riverrun», представляет собой соединение двух слов, «river» и «ran», из третьей строчки незавершенной поэмы С. Кольриджа «Кубла Хан, или Видение во сне» (1816): «Where Alph, the sacred river, ran…» («Где Альф, река богов, текла…»[141]). Долгое время роман Набокова носил название «Человек из Порлока», отсылающее к поэме Кольриджа, которая, по позднему воспоминанию поэта, привиделась ему во сне, но перенесение строк на бумагу прервал деловой визит «человека из Порлока», после чего остальная часть прекрасной поэмы совершенно забылась[142]. На связь «Поминок» с поэмой Кольриджа и с романом Набокова обратил внимание Р. Боуи, комментируя седьмую главу «Незаконнорожденных»[143]. Исследователь, однако, не отметил, что в той же первой строке «Поминок» возникает имя Адам и слово «bend», о чем мы уже сказали, и что далее в романе Джойса появляется выражение «sinister dexterity» (букв.: дурная или зловещая проворность), явно смешивающее соответствующие геральдические термины[144].

Хотя мы и не располагаем прямыми документальными доказательствами того, что русское название романа – «Под знаком незаконнорожденных» – принадлежит Набокову, мы считаем, что он мог его по крайней мере одобрить (авторизовать), поскольку оно возникает вскоре после выхода книги в русском отзыве эмигрантского критика Александра Назарова, прозвучавшем 6 сентября 1947 года в радиопередаче станции «Голос Америки» и отложившемся в виде чистовой машинописи в вашингтонском архиве Набокова: «Сегодня я расскажу вам о романе Владимира Набокова “Под знаком незаконнорожденных”, который был недавно выпущен издательством “Хенри Холт” в Нью-Йорке <…>»[145]. Под таким же русским названием роман фигурирует в прижизненном парижском издании «Защиты Лужина» 1967 года (в списке произведений Набокова) и в авторских (или авторизованных) примечаниях к ардисовскому изданию «Других берегов» (1978). Наконец, как отмечал сам Набоков, «Bend Sinister» имеет тематическую преемственность с его более ранним «Приглашением на казнь», и нельзя не заметить определенного сходства двух русских названий: заглавная «п», по три слова в каждом. Кроме того, тема незаконнорожденности отражена и в названии набоковского романа «Пнин» (1957), фамилия героя которого, русского профессора славистики в Америке, указывает на выдающегося русского поэта и публициста-просветителя Ивана Пнина (1773–1805), внебрачного сына кн. Н. В. Репнина (отсюда его усеченная фамилия). И. П. Пнин был автором сочинения в защиту прав бастардов «Вопль невинности, отвергаемой законами» (1802).

Саму идею вынести геральдический термин в название романа Набоков мог почерпнуть в комментированном издании «Гамлета» Г. Г. Фэрнеса[146], которым пользовался при сочинении шекспировской главы романа. На обложке этого издания изображен герб Шекспира, имеющий геральдическую полосу, но в положении bend dexter: на темной перевязи посеребренное стальное копье. В таком случае Набоков мог иметь в виду противопоставление описанного в книге зловещего (sinister) мира диктатора Падука, отрицающего исключительность художника, правильному (правому, dexter) миру искусства (и, в частности, миру научных занятий и филологических упражнений переводчика Шекспира Эмбера, арестованного во время чтения и обсуждения «Гамлета»). Мотив левизны и зеркальности проходит через весь роман, и сам мир романа – это своего рода ряд политико-социальных, исторических, лингвистических и автобиографических отражений (Круг, Ольга и Давид как сам Набоков, его жена Вера и их сын Дмитрий[147]), но отражений в страшной, искривленной, «бастардной» версии.

Общий мотив зеркальности находит свое выражение в романе в более специальном и при этом необыкновенно стойком мотиве игры слов, семантических перестановок, спунеризмов, анаграмм и т. п., имеющих отношение к серии набоковских отсылок в «Незаконнорожденных» к «Поминкам по Финнегану». Падук привычно анаграммирует имена однокашников, превращая Адама Круга в Гурдамака, Эмбер шутливо предлагает видеть в имени Офелии анаграмму греческого речного бога Алфея, а в Эльсиноре сокрытую Розалину из «Ромео и Джульетты» (Elsinore – Roseline). Все это побуждает искать анаграммированное послание автора не только в тексте романа, но и в самом его названии. Как блестяще показал Г. А. Барабтарло, название предыдущего романа Набокова «The Real Life of Sebastian Knight» (1939), точнее, само имя его героя, таинственного писателя Севастьяна Найта, содержит анаграмму-подсказку «Knight is absent» (т. е. Найт отсутствует, его в романе нет). Схожим образом, на наш взгляд, Набоков поступил и с долго подбиравшимся и менявшимся названием своего второго английского романа (он испробовал, кроме «Человека из Порлока», и «Solus Rex», и «Vortex», и «Game to Gunm»[148]), в котором обнаруживается анаграмма «B. Sirin’s end» (т. е. «Конец В. Сирина»). Известный русский писатель Владимир Сирин – псевдоним Набокова до 1940 года – прекратил свое существование к середине 1940-х годов, когда Набоков, перейдя на английский язык, завершал «Bend Sinister». Начальная английская «B» в названии романа может служить указанием как на русское имя Набокова (рассмотренная выше тема отражений работает и здесь) – Владимир, так и на его писательское двуязычие, а начальные литеры названия (BS) соответствуют его сокращенному написанию, совпадающему в том числе с английской версией последнего русского псевдонима Набокова, использованного перед отъездом из Франции в Америку, – Василий Шишков (Basilio Shishkov).

Наше предположение кажется тем более вероятным, что позднее в «Аде» (1969) Набоков тем же образом обыграет свой литературный псевдоним и графическую идентичность русской «Вэ» и английской «Би» в имени «толкователя