И тут… Душераздирающий крик. Потом выстрел мушкета. Вновь крик, сдавленный, словно в горло человека вцепилось зубами дикое животное, и вновь выстрел. Еще три выстрела и вновь крики людей, словно до смерти напуганных чем-то ужасно страшным. Кто-то явно нападал на осаждавших хлев, где схоронился Кмитич, и рвал их зубами — именно такая картина нарисовалась в мозгу теряющего сознание оршанского князя. Но эти кто-то могли скоро добраться и до самого Кмитича! Полковник подумал как раз об этом и, выставив перед собой саблю, отступил назад, на кучу смерзшейся в углу соломы. Голова кружилась, все смешалось, и он… не то уснул от холода, не то вновь потерял сознание.

Очнулся Кмитич вновь от холода и от ощущения, что над ним кто-то присел. И это была явно женщина — Кмитич понял это по шороху одежды, по запаху и еще по каким-то даже ему самому неизвестным признакам. Он открыл глаза… Какой-то бред. На него смотрели два голубых глаза, таких же, как были у Елены Беловой, там, в Смоленске. Но эти глаза принадлежали явно не ей, а волку, точнее, волчице. Волчьи уши, волчьи бакенбарды… «А, наверное, я умер и уже в аду», — подумал Кмитич и тут же услышал голос:

— Ну, здравствуй, сероглазик. Ты и вправду меня нашел. Как и обещал.

Кмитич часто заморгал, но глаза Елены с волчьими ушами никуда не исчезали. Он пристально всмотрелся. Точно — Елена, правда, черты лица стали резче, но глаза, белокурые волосы и голос — ее, и шапка-маска из волчьей шкуры. Все равно бред… Откуда она здесь?

— Лежи, — Елена-волчица остановила рукой попытку Кмитича приподнять голову, — ты ранен, тебе нужно согреться и лежать.

Кмитич только сейчас обратил внимание, что лежит он в каком-то помещении с низким дощатым потолком.

— Елена, это ты? — произнес он. — Девушка из Смоленска?

— Не совсем, — улыбнулось странное видение, — но когда-то меня в самом деле так звали. Теперь я Багров.

— Что?

Кмитичу показалось, что он и в самом деле бредит.

— Ты — Багров? — он подумал, что в его воспаленном мозгу все перемешалось, порождая чудовищ.

— Так, — кивнула Елена, — но Багров погиб, я взяла его имя и возглавила отряд. В принципе, не обязательно людям знать, что Багрова убили. Скажем так: он перешел в меня.

— Ты, молодая девушка — командир отряда?

— Так, пан хорунжий.

— Уже полковник.

— Поздравляю. Да ты весь дрожишь от холода, — Елена сняла с себя волчью шапку-маску и подложила под голову Кмитича. Вот теперь она еще больше стала похожа на ту прежнюю Елену, что помнил Кмитич по Смоленску. Тем не менее, она изменилась. Лицо не то осунулось, не то стало строже.

Ужасно холодно, — процедил Кмитич, только сейчас понимая, что лежит под шкурами и тулупами на какой-то лавке или деревянном лежаке. Но гора теплых вещей не грела его замерзшее тело.

— Что вообще происходит? — спросил он.

— Все в порядке, — она улыбнулась ему, — главное, что ты жив. Правда, похоже, перемерз на холоде. На тебя напали люди Чернова. Каратели. С ними у нас была уже стычка. В ней и погиб Багров. Они нас ищут. Их специально прислали, чтобы разделаться с нами и с отрядом Тышкевича. Они посчитали тебя нашим человеком и хотели схватить, пытать и все узнать о месте расположения отряда. Твое счастье, что наши разведчики на них быстро вышли. Тебя спалить в хлеву собирались.

— А где они сейчас?

— Все перебиты. Но их там немного было — двенадцать человек. Похоже, разведывательный разъезд только. Кстати, ты одного из них убил и двух хорошо подранил. Молодец.

— Где они?

— В аду. Этих оставлять нельзя. Опасные люди. Мы вообще пленных не берем. Если только они сами к нам не приходят и не просятся в отряд добровольцами. Вот недавно поп-расстрига из Друцка пришел грехи замаливать. Мы его приняли. Раненых лечит.

Тут в землянку вошли еще два человека. Это были парни чуть старше двадцати лет, длинноволосые, с заплетенными в волосы ястребиными перьями и легкими молодыми окладистыми бородками. На их головах были точно такие же, как и у Елены, волчьи маски. У одного на плече висела колесная лира, отчего он походил на ряженого на Каляду хлопца, готового запеть: «Ого-го козанька, ого-го сера». Его голубые глаза показались знакомыми Кмитичу либо о ком-то напоминали.

— Ну, как он? — спросил тот, что был с лирой на плече.

— Лучше, Василь, дзякуй табе, — ответила Елена, — вы, хлопцы, идите. Не стойте тут.

Парни что-то бросили с металлическим лязгом в угол и вышли.

— Эти двое, бывшие студенты, первыми обнаружили карателей и спасли тебя, — сказала Елена. — Пить хочешь?

— Волчий вой…. Это они?

— Да, это наш условный знак. Ну, и страху нагоняем, понятно.

— Лынтупы… Ваша работа?

— Почти. Точнее, их, студентов.

— Это же так далеко отсюда?!

— Далеко, точно. Они потом к нам навстречу двинулись. Мне их трюки с когтями и воем понравились.

— Когтями? Когтями локиса?

Брови Елены удивленно приподнялись:

— Откуда ты знаешь, как мы их называем?

— Да уж догадался. Не трудно. Должен сказать, этот трюк действует. Народ не на шутку напуган. Но… Мне ужасно холодно. Я никогда не согреюсь, — почти простонал Кмитич.

Елена грустно взглянула на него, провела ладонью по лбу и щеке.

— Ты ужасно замерз. Даже горелка не помогла. Но я знаю способ, как тебя согреть.

Не успел Кмитич ничего сообразить, как Елена скинула с себя шубу, платье и уже стояла полностью обнаженной. Полковник с удивлением смотрел на ее стройное, словно подростковое тело с узкими бедрами и небольшой грудью. Девушка тут же ловким движением юркнула под покрывала, наваленные на Кмитича, и оршанский князь ощутил ее теплое тело на себе. Руки Елены заскользили по его животу, бедрам.

— Сейчас ты вернешься к жизни, — смущенно улыбнулась она, и Кмитич в самом деле чувствовал, как его ноги, руки, грудь, возбуждаясь, наливаются теплом… Все поплыло в каком-то сладострастном тумане. Еще немного, и они слились в одно целое, Елена жарко дышала в его лицо, а сам Кмитич словно возвращался с того света…

— Боже, я вновь женщина! — шептала Елена, ласково гладя Кмитича по волосам. — Как же давно это все было!..

* * *

Полковник Чернов тоже любил войну, но не по той же причине, что и Ванька Пугорь. Чернов не имел потребности возвыситься за счет слабых и не испытывал жажды безнаказанно грабить. Грабеж и воров он терпеть не мог и сам казнил воров из московских ратных людей. Чернов имел другую страсть: обожал пытки и казни, как иной человек любит охоту. Любил устраивать засады и ловить врага. Никто толком не знал, из какой страны, из какого народа пришел в Москву на ратную службу этот симпатичный на первый взгляд человек с тонкими восточными чертами смуглого лица. Одни говорили, что он из южных русских степей, другие говорили, что он из турок, попавших в плен к казакам, а третьи уверяли, что Чернов родом из Трансильвании — не то венгр, не то серб, не то немец… Полковника и вправду можно было бы назвать красавцем, если бы не колючий неприятный взгляд его больших миндалевидных глаз. Кто бы ни разговаривал с Черновым, от простого ратника до воеводы, у всех по спине пробегал неприятный холодок, ибо Чернов словно оценивал собеседника на предмет наиболее подходящей для него пытки. Он словно бы думал при этом: «Вот этого я бы затравил собаками…»