— Точно не за мной?.. — спросила одними губами, встав со скамейки. Вряд ли, конечно, он так боится убивать какую-то ведьму… Но есть вариант двух дел в одном месте.

— Не знаю, Уля, — удивительно, но наблюдатель ответил искренне. Обнял меня за плечи и увлек по аллее. Помолчал и серьезно сказал: — Самое страшное, когда среди своих нет доверия. Когда в каждом мерещится предатель. И тем страшнее, что среди коллег много родни. И делом повязаны, и кровью. В Совете наблюдателей семь человек, но я уверен в двоих. Помощников — четырнадцать, и я уверен лишь в одном — в твоем отце. И в паре человек сомневаюсь. Нас на седьмой ступени двадцать, и я уверен только в одном — в себе. Те, что ниже меня… мрак.

Я присвистнула. Однако у них… аппарат. И седьмая ступень — последняя перед званием помощника. Должность, да.

— Чем крупнее собака — тем больше блох, — заметил Гоша невесело. — Кто и когда упустил ведьму, мы знаем. Всех, кто ее покрывает, тоже. Почти всех. Но нужны доказательства. Особенно — доказательства вины тех, кто наверху.

Я съежилась. Значит, подеремся…

— Холодно? — заметил мой собеседник. — Еще мерзнешь?

Отрицательно мотнула головой и плотнее закуталась в наблюдательский пиджак. Зябко, но от мыслей. Вечер аномально теплый для конца сентября, почти летний, но на душе… холодно. И так мерзко от ощущения слежки… Вероятно, фарс со свиданием имеет право на существование. Если мне всюду мерещатся подставы, это не значит, что вокруг такие же параноики. Но и не значит, что все вокруг идиоты… А истина — где-то между.

— Это не первая чистка рядов, затеянная шефом, — продолжал наблюдатель рассеянно, — и сейчас мы в двух шагах от головы гидры. Но мало искать голову, нужно следить и за щупальцами. Даже если они по должности ступенькой выше.

— Шеф — это тот, кто… только над тобой, или надо всеми?

— Надо всеми.

Говорил и не обманывал. Ни тогда, рассказывая про ведьму, ни сейчас. Ложь — иллюзию правды — я опознавала всегда. Мне приоткрывали пыльное закулисье. И чуйка подсказывала, что после бесова алтаря растерянный «молодой и глупый» мог пойти за помощью только к одному человеку. Который не только умнее и старше, но и… родня. И доверить то, что накопал в архивах на алтарь и ведьму, — тоже. И если предположить, что именно с тех пор охота, благодаря стукнувшей в кое-чью голову мыслеформе, и началась, то… Шеф — не только шеф. Однако я его боюсь. С такими-то… связями.

Мимо процокала каблучками намарафеченная фифа, щебеча в трубку сотового. Мы дружно обернулись ей вслед. Мне в ней что-то… не понравилось, а Гоше, наоборот, всё понравилось.

Я втянула носом воздух и поняла:

— Иллюзия? Ты умеешь делать видящие иллюзии и смотреть их глазами?

— Я полон сюрпризов, — улыбнулся он небрежно. — И, скажи-ка, нечисть воздушная, сколько здесь живых людей?

Нахмурившись, я быстро изучила сквер. Ночь подкралась незаметно, погружая аллеи в оранжевый полумрак фонарей. И нас в ней было трое. Дышали одним воздухом только трое. А глаза… врали, показывая еще пятерых. Нет, шестерых. Нет…

— На кой черт тебе эта толпа? Для антуража?

— Да, сказочного. Или притчевого? Я слушаю тебя очень внимательно.

С минуту я молча шла, глядя под ноги. Запах безымянного то приближался, то удалялся, но левая рука не зудела, не откликалась на амулеты. То есть… он не рядом. Затаился и следит.

— Он телепат? Мысль?

— Чем шире и насыщеннее информационное поле, тем сложнее телепатам найти путь в нужный разум, — пояснил наблюдатель ровно.

Я споткнулась:

— Так твои иллюзии еще и думают? — высший пилотаж…

— Думать несложно. Сложнее не думать. Уля, где сказка о зеркале?

— Погоди. А этот тип…

Гоша закатил глаза. Да-да, побудь в моей шкуре…

— Безымянный приехал рано утром и сюда сбегал уже раз десять, — сообщил терпеливо. — Я давно жду одного из них. Знаю, что он задумал. Но на глаза ему попадаться не собирался. Теперь он опасается. Не меня, разумеется. А вмешательства. На нас с тобой безымянному наплевать, лишь бы под ногами не путались. Ему нужен этот сквер. Поэтому мы гуляем, убеждаем его в том, вот-вот уйдем искать более уютное место, и уходим, — добавил с намеком. — Якобы. Пока мы не уйдем, он не начнет. И с нами не свяжется: дело важнее всего, а подерется — раскроется. Иллюзии он не распознает, но энергию мысли ощущает. Шумят мысли — значит, есть жизнь. Но на бомжа, спящего в кустах, он внимания не обратит. Иллюзию чужих мыслей в чужом разуме я создать могу, иллюзию пустоты — нет. Диспозиция ясна?

— Да, буду бомжем, — хмыкнула.

Похоже, безымянный боится того, что предстоит сделать…

— Я бы не повелась, — заметила, оглядываясь.

— Так ты — необычный человек, — отозвался наблюдатель. — Помнишь про восприятие нечисти? Теперь я могу сказать то же самое про людей. Их обманывать я учился с пеленок. А он, несмотря на кровь одержимого, по сути человек. Расслабься. И не доводи меня до допроса.

А рискни здоровьем… Я помолчала, собираясь с мыслями. Изольда Дмитриевна между «упал — отжался» и «бежать отсюда и до заката» любила рассказывать истории — и случаи из практики, и ведьминские легенды. И одну из них, услышанную между «Ульяна, ты бездарь!» и «Никакого отдыха, пока не выучишь!», я и вспомнила. Но мысли собирались с трудом. Отвлекали чужая рука на талии и страх безымянного. Инстинкты нечисти нервничали и настоятельно рекомендовали набить морды обоим наблюдателям. И одного пришлось… пообещать. Безымянного. Второй… пока нужен. В общем…

— Жила-была девушка, — я нашарила в сумке лекарство. На два глотка, но и то хлеб. — Жила одна, сиротой, на краю деревни. Местные ее побаивались и называли ведьмой. И не зря — она обладала способностью видеть мертвых. Но — только видеть. Когда призраки приходили поговорить и объяснить, что им нужно, она ничего не понимала. И чаще всего ее навещала мать. Почти каждый день ходила по пятам, и говорила, говорила, но девушка не слышала голоса. И однажды спросила у матери: «Что мне нужно сделать, чтобы тебя услышать?». И мать смахнула со стола три предмета — ключ, зеркальце и камешек.

Гоша внимал. Я глотнула лекарство и продолжила:

— Ведьма долго не могла понять, что делать с этими предметами. Шептала над ними наговоры, жгла травы, раскладывала карты, но ничего не происходило. Мать понаблюдала за ее действиями и поманила в лес. Девушка пошла и через полчаса вышла к ручью. Последовала за матерью вдоль русла и вышла к озеру — мелкому, но настолько прозрачному, что в нем отражались деревья и небо. А в центре озера находился камень. Девушка дошла до него, села передохнуть и провалилась в мир мертвых.

— Так сразу? — скептично поднял брови наблюдатель.

— А в мире мертвых ее ждала родня, — я пропустила замечание мимо ушей. — Она впервые услышала мать, и та завершила ритуал, который мы называем Ночью выбора — закрепила за девушкой сферу смерти. А потом вывела ее на поверхность, в мир живых, чтобы ведьма и дальше общалась с призраками — выполняла их последние просьбы, помогала уходить.