Я кивнула. Не хотелось, но надо. Сил нужно много. Любых.

— В холодильнике шашлык. Будь как дома, — и она ушла в комнату.

Я завозилась с обедом. Достала шашлык из кастрюли и принюхалась. Свинина в кефире. Толик жарил. Неподражаемо.

— Ангелин, а вы не собираетесь уезжать? — я поставила тарелку с шашлыком в микроволновку и включила чайник.

— А ты думаешь, другие уехали, и с концами? — «кошка» бесшумно вернулась на кухню и зашуршала бумагами, раскладывая их на столе. — А казалось, ты неплохо нас изучила.

Я повернулась и вопросительно подняла брови.

— Они вернутся, Уля, — пояснила с улыбкой. — Вернутся в нужный час. Все, кто считает город… своей территорией. Уехали, чтобы пересидеть, не сойти с ума и набраться сил. И вернуться. А нам нет смысла уезжать. Нам… хорошо. И здесь, — зеркала глаза налились болотной тьмой, — моя территория.

Пискнул таймер микроволновки. Я достала тарелку, села за стол и за обедом выслушала ТЗ. Ангелина рисовала, объясняла и через полчаса вручила мне «шпору» с наброском. А потом сгребла черновики в угол стола и на чистом листе быстро набросала новый рисунок. Крылья колоннад. Черный провал портала. Символ. И я наконец смогла рассмотреть его детально.

— Узнаешь? — она перевернула лист и подвинула ко мне. — Ты видящая, и воздух должен был рассказать об… этом, — закурила и рассеянно посмотрела на набросок.

Я молча изучала символ — старинный ключ, вписанный в овал, а вместе с ним — в круг. Ключ, ключик…

— Моя прабабка была рисковой и любопытной «кошкой», — Ангелина оперлась локтем о стол и повозила когтем по скатерти. — Частенько разгуливала по миру теней и нередко заглядывала в мир мертвых. И однажды вернулась из последнего совершенно седой и безумной. Два дня бредила, рассказывая о страшном доме, полном бесов, который сторожат… — затянулась глубоко и резко выдохнула сизый дым. — Серебристые девы с кровавыми улыбками. Они стоят у колонн, — и коготь скользнул по черновику, — вот здесь: двенадцать дев, вплавленных в камень и объятых белым огнем.

Хуфии… Так вот куда делось наше Пламя…

— Она скончалась на третий день, повторяя «ключ, зеркало, камень», — и коготь очертил символ. — А через год моя бабка погибла в руинах здания, через который вышел этот страшный дом. Мне было лет пять, и я его видела, как тебя сейчас, — закончила «кошка» негромко.

Я подняла голову. Глаза, затянутые темно-зеленой пленкой, смотрели в упор.

— Уля, он снова выходит. Я заглядывала в мир теней и видела его. Совсем рядом. Девы слились с камнем, белый огонь почти потух. И отвратительно несет бесами и…

— …болотом или канализацией? — уточнила тихо. Именно эти запахи преследовали меня в видениях.

— Да, — глаза «кошки» посветлели, проясняясь.

— А что было потом? — теперь я смотрела на нее, в упор. — Как этот… дом загнали обратно? — и уже знала ответ, и боялась услышать, но…

— Думаю, жертвами, — она пожала плечами. — Плохо помню, Уля, тьма оглушала и ослепляла. Помню запах крови. И белые искры. А теперь опять чувствую ту же тьму, что и тогда. Он возвращается.

…в который раз. Сто шестьдесят лет — столько горит Пламя одной истинной Верховной. А после смерти ее магия рассеивается. И тогда рвутся путы заклятий, лопаются… якоря хуфий. И серебристые девы с кровавыми улыбками срываются с поводков. Или сгорают в белом пламени выполненной Задачи. Сто шестьдесят лет… Мне стало не по себе. Хуфии, охраняющие тюрьму, владеют Пламенем — тем самым, изначальным, ныне потерянным. И каждый раз его… подпитывали. Обновляли мертвые тела стражниц, чтобы оно продолжало гореть в них и удерживать тюрьму в мире мертвых.

Я невольно обернулась на свою тень. Обжигающий холод льда — кровь и Пламя. Хуфия Верховной — вот что прячется за моей спиной. Вот оно, то «самое ценное», о чем говорила в бреду Изольда Дмитриевна. Не бумажки и папки. А результат страшных ритуалов. Семь убитых потенциальных Верховных, слившись, породили в нежити то, что почти стало Пламенем — ледяной магией хуфии. И где еще можно сотворить такое, если не в древних подземельях, которые глушат тьму, — единственных на весь город? Сотворить, тренируясь перед тем, как?.. Черт… Мне нужно… на воздух. Срочно.

Посмотрела на Ангелину и встретила понимающий взгляд.

— Я… пойду, — и сгребла со стола рисунки.

«Кошка» кивнула и сунула мне под нос кружку теплым молоком. Я непроизвольно принюхалась, ловя малознакомый запах.

— Что подсыпала?

— А ты попробуй, — усмехнулась она.

Выпила в три глотка и облизнулась. Вкусно. И согревающе тепло до кончиков пальцев.

— Тебе не помешает уняться и подумать, — подмигнула Ангелина и собрала со стола посуду. — Беда в том, что ты думаешь как ведьма, ведешь себя как нечисть, а чувствуешь как человек. Нет, — поправилась, — не в том беда. Беда, когда ты путаешь одно с другим и начинаешь думать, как нечисть, которой не являешься. Уймись хоть на день, слышишь?

— Некогда, — я вздохнула и пошла обуваться.

У кроссовок с невинным видом крутился котенок. Глянул на меня настороженно, пискнул и юркнул в приоткрытую дверь туалета. Кажется… не успел. Ангелина вышла провожать, тревожно дымя сигаретой. Включила в коридоре свет и посмотрела на мою искаженную тень. Сейчас — опять обычную.

— Уля, не верь гадине, — «кошка» взъерошила свои волосы. — Она будет ослаблять тебя, обещать помощь и бить по живому. Этой падали нужна смерть, и не одна. Даже если ты дашь ей то, что она просит… всё равно убьет. Тебя. Или тех, кто рядом. Чтобы забрать силу и душу. Не тяни с ней. И не верь, — и улыбнулась, добавив: — И помни про нас. Про всех, кого ты спасла. Про всех, кому вернула право на жизнь. Кому вернула веру в жизнь. Не только мне и моей семье. Все, кого ты выручала, — часть тебя. Верь в нас, Уля. И в себя. Что бы она ни говорила.

Я кивнула, перекидывая через плечо сумку:

— Запомню. Спасибо, Ангелин.

— Долг платежом красен, — она сверкнула непроницаемыми зеркалами глаз и повторила: — Мы не уедем. Здесь наш дом. Береги себя. Тете привет и наилучшие.

Да, еще бы передать бы… Тетя Фиса, как всегда, была недоступна. Томка не брала трубку. О том, что творилось в Кругу, я могла только догадываться. Но гадать… надоело. Над фактами размышлять и приятнее, и полезнее. И звонить другим ведьмам желания никакого нет. Если уж обращаться за сведениями, так к тому, кто точно все знает — к наблюдателю. Но его видеть не хочется. Вообще никого видеть не хочется. Вообще… спать бы завалиться на сутки. И чтоб никто не кантовал. Да, мечты-мечты — Мечты… В сложное время они возникают из ниоткуда и растут вместе с масштабом трагедии.

И не в постель пошла я, а на прогулку. Расстегнула куртку, наслаждаясь теплом, вдыхала осень полной грудью и ни о чем не думала. Город тонул в закатном золоте. Вечернее небо затягивало ванильной дымкой. По рыже-полосатым улицам расползались сумерки. Солнце выглядывало из-за «свечи» высотки, зажигая в окнах напротив красноватые огоньки. Остро пахло увяданием и сыростью. Кажется, завтра наконец быть дождю…