Слева вдали блестел на солнце Чикаго, а мимо проносились автомобили, мчавшиеся по дороге вдоль озера. Он слышал далекое гудение надземки. Они сидели в машине, и родители смотрели вперед, через ветровое стекло. Редж протянул руку и открыл дверцу.

– Нет, сынок, – сказал отец.

Редж удивленно посмотрел на него.

– Сиди, – повернулась к нему мать.

Редж снова откинулся на кожаное сиденье. Втроем они сидели в машине и молчали. Перед ними раскинулся город. Дрожали яркие воды озера Мичиган.

Через какое-то время отец опустил руку, снял машину с тормоза, затем развернулся и поехал назад, к дому. О, мама, гремели ударные. О, папа, взывала труба. Это звучала жизнь Реджа. Ты можешь носить меха, ты можешь ходить в церковь, ты можешь иметь собственный дом, ты можешь молиться. Да, ты можешь молиться. И ты можешь уехать далеко, но тебе придется повернуть назад. Далеко, но не дальше. Жизнь, и печаль, и ритм. Этот ритм, который что-то обещал – что бы это ни было.

Мосс вскочил, вместе с остальными посетителями, хлопал в ладоши и кричал. Но Редж боялся, что заплачет. Ему хотелось плакать – как любому мальчишке, сидящему в темноте наедине с нахлынувшими воспоминаниями. Он закрыл лицо руками и позволил музыке захватить себя.

Моллоу извлек последнюю ноту, которая протянулась над головами и обращенными к нему лицами людей, а затем выпорхнула из двери на улицу. Она казалась бесконечной. Потом он умолк, и наступила тишина. Абсолютная. Песня теперь звучала в их головах.

А потом Филли Джо встал и вытер свою ударную установку и взмокшую шею. Музыканты один за одним спускались со сцены и шли к бару выпить. Снова обычные люди.

– Черт! – Мосс сел. – Вот что мне нужно. Ты это слышал? Тот момент, кульминация мелодии. Господи…

Редж смотрел в свой бокал; музыка измотала его.

– Вот какие чувства я хочу вызывать в людях, – сказал Мосс. – Если бы я мог сделать что-то подобное, взять эту искру и раздуть, раздуть ее, как это делал Моллоу…

– О чем это ты, черт возьми?

Мосс посмотрел на Реджа, словно видел его впервые, и, не слыша раздражения в его голосе, продолжил:

– Моллоу берет свою трубу… и это его, это все его, его история, его воспоминания, которые он вплетает в каждую ноту. Но я слышу, – сказал Мосс. – Я тоже это слышу. И не имеет значения, что он черный, а я белый. Я слышу. И это доказательство.

– Доказательство чего?

– Это произойдет. Это скоро произойдет. Басы взрываются.

– Что это, черт возьми?

– Перемены, приятель. Мы здесь. Мы все здесь. Но мы скоро изменимся. Это решающий момент. Все скоро взорвется…

– Мы?

– Да, – ответил ему Мосс.

Редж покачал головой:

– Ты абсолютно невозможен.

– Почему? – Мосс устремил на него взгляд своих голубых глаз.

– Потому что не знаешь, о чем говоришь. Мы не слышим друг друга, хотя тебе кажется, что ты слышишь. Мы на это не способны.

Гнев и растерянность, мелькнувшие на лице Мосса, быстро исчезли.

– Докажи.

– Я не могу доказать то, что ты не видишь. – Редж немного успокоился.

Мосс покачал головой:

– Я вижу кое-что другое.

– Ты смотришь на меня… и что ты видишь?

– Реджа Полинга, – быстро ответил Мосс.

– Первое? Первое, что ты видишь?

Мосс покраснел.

Редж кивнул.

– Вовсе нет, – мягко сказал он. – Ты видишь негра. Никакие это не новые времена, что бы ни думали такие, как ты.

Но зачем говорить это именно так, подумал Мосс. Так жестко. Загонять в угол.

– Когда я смотрю в этот зал, то вижу разные племена, – продолжал Редж. – Мужчины приходят сюда для встреч друг с другом. Девушкам позволяют присутствовать. Столики разных племен. И это не изменишь. Человеческие существа выжили потому, что объединялись в племена. Это факт. И мы ничего не можем с этим поделать, разве что признать другое племя и слушать их барабаны…

– Да? – Мосс наклонился к нему. – Тогда кто мы с тобой, Редж? Какого мы племени?

– Все не так просто, – запротестовал Редж.

– Просто.

– Ты грезишь, приятель.

Мосс кивнул.

– А если нет?

Редж замер на секунду. А затем его черное серьезное лицо расплылось в широкой белозубой улыбке, растрогавшей Мосса до глубины души.

– Смотри. – Мосс ухмыльнулся и протянул к нему обе руки через стол. – Видишь? – Он схватил Реджа за плечи и радостно встряхнул.

– Ладно, приятель. – Редж не сопротивлялся. – Хорошо. Остынь.

Они посмотрели друг на друга.

– Послушай, – сказал Мосс. – Приезжай на остров. Правда.

Идея только что пришла ему в голову.

– Куда ты меня зовешь?

Почему он не подумал об этом раньше? Мосс удивленно тряхнул головой.

– На остров.

– Какой остров?

– Крокетт, – объяснил Мосс. – Каждое лето мы проводим в Мэне. Я еду туда в эти выходные. Мы плаваем под парусом, ходим по горам, поем, едим омаров. Невозможная и прекрасная скука.

– Остров?

– Честное слово, – с улыбкой подтвердил Мосс. И внезапно ему очень захотелось, чтобы Редж оказался на острове вместе с ним, посмотрел на всех своим внимательным взглядом.

– Именно такими приглашениями разбрасываются люди, подобные тебе, – со вздохом сказал Редж.

– Подобные мне? Я единственный в своем роде, – парировал Мосс.

– И совершенно точно там не место таким, как я, – осадил его Редж.

– И что, по-твоему, произойдет? – Мосс был абсолютно серьезен.

– Ничего, – быстро ответил Редж. – Ничего, черт возьми, не произойдет. Я буду окружен молчанием и вежливыми улыбками. Как Покахонтас в Лондоне.

Мосс задумался.

– Ты знаешь, что я прав, – сказал Редж. – Ты учился со мной в Гарварде.

– Но я не был с тобой, – не отступал Мосс. – Я тогда не понимал.

– Ты и теперь не понимаешь.

– Ты думаешь, что Север – это мечта. – Мосс наклонился вперед. – Покажи нам. Покажи, чтобы я мог увидеть. Разве ты не говорил, что именно это и хочешь сделать? Приезжай на вечеринку моей сестры. Приезжай и докажи.

Редж колебался.

– Возьми с собой Лена, – настаивал Мосс. – Привози Лена. Я научу его ходить под парусом.

– Еврей и черный? – усмехнулся Редж.

Со страдальческим выражением лица, которое он теперь не думал скрывать, Мосс встал, потянулся и взял куртку, висевшую на спинке стула.