Краем уха различал он обсуждение на беглом свистящем французском.

– А если нам снова попробовать отхлестать ее розгами из шкуры морской коровы?.. Потише, потише… Ne quid nimis…[61] Ничего не стоит отправить кобылку в манеж… Чудовищная ошибка. Сделаем это словами… Не стоит силой ломать двери… Будем же благоразумными… Нам известно о ней все или почти все, недостает лишь одной детали – почему…

Но он вряд ли их слышал. Его била дрожь; с закрытыми глазами, весь в поту, ожидал он эффекта воздействия стиха. Воображал самое жуткое: что лицо его распадется на куски, а он еще живой; что внутри его родится целый полк тараканов, которые бросятся искать выход и задушат его; что внутренние органы станут пожирать сами себя. Ничто не казалось невозможным. Он дрожал от страха, словно маленький мальчик.

Но ничего не происходило.

Он понимал, что с ним все кончено – вопрос нескольких минут. Однако именно эта уверенность привела к тому, что он смог сдвинуть с груди могильную плиту бездонного страха. Он снова набрал в легкие воздуха, и неожиданный порыв храбрости разверз его уста:

– Заткнитесь уже, хватит!

Все взоры обратились к нему. На ум пришел образ волчьей стаи, вынюхивающей свежую кровь. Остановиться он уже не мог:

– Шайка старых ведьм, заткнитесь, наконец!.. Отпустите ее, ее вместе с сыном!.. Хватит, вы уже вдоволь над ней поизмывались!.. Она ничего не знает!.. Ее использовали!.. Кто-то использовал нас обоих!.. А сейчас вы только делаете вид!.. Стоите здесь, обсуждаете – делаете вид, что обсуждаете что-то между собой!.. Эта девушка ничего не знает, я вам уже сказал!.. И Сусана ничего не знала!.. Верните нам свободу или убейте!.. Но самое главное – замолчите! – Он был вне себя от ярости. Он дергал руками, скрепленными цветочными гирляндами, но что-то иное – не хилые гирлянды – удерживало их в полной неподвижности, делало бесполезными. – Заткнитесь, трусихи!.. Заткнитесь!..

Вдруг он осекся.

Он был совершенно уверен, что мгновением раньше дамы были одеты в прозрачные красные платья.

Теперь же все они были в черном до пят, а их лица отсвечивали алебастровой белизной, словно у трупов в саванах. Даже их прически изменились. Прежними оставались только медальоны. Трансформация произошла с той четкостью и плавностью, с которой стрелки на часах меняют свое положение.

Ракель тоже это отметила. И повернулась к Рульфо:

– Успокойся, дай мне сказать…

– Я их не боюсь, – соврал Рульфо.

И тогда Сага подошла к нему. Казалось, она впервые заметила его присутствие. Смотрела на него с любопытством, почти забавляясь. Но в глазах ее Рульфо увидел – в этом он был уверен – какую-то мутную, бессодержательную пустоту, заселенную неясными тенями, как серое небо, в котором мелькают стрижи, и ощутил, что мозг его – истыканный уколами иголки рисунок, что глаза девицы пронзают его, получая превосходную копию, конспект всех его самых потаенных мыслей.

Он подумал, что сейчас умрет. И даже захотел, чтобы так и было.

Но тут Сага подняла руку и ласково провела по его щеке – жестом, напоминающим медленную-медленную пощечину. И отвернулась

поворот

и больше не обращала на него внимания. Она обратилась к дамам:

– Мы все там же – пришли туда, откуда вышли, сестры. Мы все ходим кругами, кругами… Как же ты над нами насмехаешься, Ракель…

– Я не насмехаюсь, уверя…

– O, придет ли тот день, когда ты прекратишь издеваться?! – прервала ее Сага, повысив голос.

быстрый поворот

– O, когда же настанет этот день!.. Когда придет тот день, когда ты наконец прекратишь… ИЗДЕВАТЬСЯ?!!

Этот вопль, такой неожиданный, повис в тишине.

Она кричала, вращаясь вокруг своей оси, подобно балерине. Черное платье встало колоколом, открывая взорам миниатюрные стройные ноги.

Быстрое вращение.

И под ее юбкой оказался мальчик.

На нем была черная туника до пят, и он моргал, как будто и впрямь только-только очнулся от глубокого сна. Увидев Ракель, он со всех ног, путаясь в длинном одеянии, бросился к ней и обвил ручонками ее ноги. И удивился тому, что она не обняла его в ответ. Он поднял глаза и увидел, что она плачет.

– Он весь вечер проспал! – весело воскликнула Сага.

– Сага, – шепнула Ракель, – прошу тебя… – Слезы не позволили ей продолжить.

Она отвернулась от сына. Ей так хотелось его обнять; все что угодно отдала бы она, только чтобы руки ее стали свободны и она могла бы обхватить ими это маленькое хрупкое тельце.

– Видишь, какая твоя мама нервная? – Сага наклонилась к мальчику. – Давай ее успокоим. Скажи ей, как мы с тобой обращались с тех пор, как ты к нам попал. Разве мы тебя обидели? Давай же, скажи… Мне очень жаль, что пришлось тебя разбудить, но ты сам видишь… Твоя мамочка в обморок упала бы, если бы не увидела тебя… Она думала, что мы… – почем я знаю? – что мы, наверное, слопали твою голову!.. Теперь, когда она убедилась, что все с тобой в порядке… Полагаю, мы сможем наконец возобновить беседу. Оставь нас на минутку, ладно?.. Я не прошу тебя уходить совсем – отойди на несколько шагов, чтобы мы с твоей мамой могли продолжить разговор…

– Сделай, как она хочет, – попросила Ракель.

Ребенок пристально глядел на нее, словно пытался прочесть ее мысли. Какая-то взрослая печаль сквозила в чертах его личика. Он развернулся и отошел к центру беседки, следом волочилось длинное черное одеяние. Шаги его распугали бабочек.

– Сага, – заторопилась Ракель. – Я готова сотрудничать… Я сама отведу тебя на то место, где спрятана фигурка, и дам ее тебе прямо в руки, и ты сможешь разрушить то, что осталось от Акелос…

Раньше она разрабатывала отчаянную стратегию. Даже и не стратегией это было, а практически убеждением. И она сказала правду: она сама понятия не имела, почему делала все то, что делала. Но теперь у нее больше не было сил следовать своим порывам. Сейчас единственное, чего она хотела, – это думать только своей головой и постараться спасти жизнь ребенку, как раз это она и собиралась сделать. Она вступит с ней в союз, полностью покорится своей мучительнице. Это было отвратительно, но другого выхода она не видела.

– Я сделаю все, что ты захочешь, – прибавила Ракель.

– Великолепно.

– Мы можем отправиться туда прямо сейчас. Или пошли кого-нибудь проверить. Имаго спрятано под плинтусом в спальне, в моей квартире… Мне пришло в голову оставить его там, я опасалась, что у меня его отнимут…

– Замечательно.

Вдруг Ракель остановилась, устремив взгляд на Жаклин. «Да она меня даже не слушает. Только разглядывает».