– Господа, которых я посадил около бистро на набережнойЛувра вечером в четверг и отвез к Люксембургскому саду? – Гастон Мариньян ещесильнее наморщил лоб. – А вы ничего не путаете?

– Вроде нет, – насторожился Дмитрий. – Двое в пальто ишляпах, один – большеглазый, с непокрытой головой. И молодая дама в сером.Может быть, она плакала… Ее должны были отвезти куда-то к Люксембургскому саду.Мне нужно знать, куда именно. Я заплачу за сведения.

– Само собой разумеется, вы уже говорили, – кивнул ГастонМариньян (и правда – именно с этого Дмитрий начал разговор с ним). – Только воткакая штука, мсье: вы правильно описали мужчин и место посадки, однако оченьсильно ошиблись насчет женщины и конечного пункта путешествия.

– То есть как?

– Да так. Во-первых, дама не плакала, а была очень весела,оживленна.

– Вы что-то путаете, – недоверчиво сказал Дмитрий.

– Ничего я не путаю, – чуточку надулся Гастон Мариньян. –Она весело трещала на русском языке и смеялась.

Дмитрий ощутил, что у него пересохло в горле.

– Вы знаете русский? – спросил зачем-то совершенно чужимголосом.

– Ну, мсье, какой же таксист в Париже не знает хоть понесколько слов на русском, английском, немецком или итальянском? Наша профессиятребует стать немножко полиглотом. Туристов в Париже все больше, ну а ваши,русские, – таксист улыбнулся, явно гордясь своей проницательностью, – здесь ужесовершенно прижились. Я знаю по-русски: «туда», «налево», «направо», «прямо»,«хорошо», «сколько стоит» и «спасибо». Молодая дама не интересовалась, сколькостоит проезд в такси, но слово «хорошо» она повторила несколько раз. Она явнобыла чем-то очень довольна.

– Довольна… – тупо повторил Дмитрий.

– Да, – кивнул Гастон. – Она была довольна. А второе, в чемвы ошибаетесь, мсье, это насчет конечного пункта поездки. Мы вовсе не вЛюксембургский сад направились, а…

– На рю Дебюсси? – невольно подсказал Дмитрий.

– Да нет, вовсе нет! Мы поехали в Медон. Разумеется, этодалеко, я сначала не соглашался, но мне пообещали оплатить дорогу в оба конца.Нет, нечего Бога гневить, меня не обманули, я хорошо заработал на той поездке.

– В Медон? – рассеянно повторил Дмитрий. – А куда именно,адрес не помните?

– Я плохо знаю Медон, бывал там всего раз или два, – сизвиняющейся интонацией проговорил Мариньян. – К тому же пассажиры не называлиадрес, а просто направляли: туда, налево, направо… причем говорилипо-французски. Но говорили только это, прочий же разговор велся на такомрусском, в котором я ни слова знакомого не мог уловить. Хотя… большеглазыйчеловек с лицом падшего ангела не раз повторил: «Спасибо, Рената!»

– А если я попрошу вас отвезти меня в Медон, найдете тотдом? – с усилием выговорил Дмитрий. Губы вдруг стали точно резиновые баллоны,наполненные ледяной водой. И даже гортань оледенела. Даже странно, как емувообще хоть что-то удалось сказать.

– Вряд ли вам будет по карману такая поездка, приятель, – сявным пренебрежением окидывая взглядом куртку Аксакова, покачал головойтаксист. – Лучше поезжайте на пригородном поезде, дешевле выйдет. А дом вынайдете легко: там, сразу за железнодорожным переездом, большой парк, черезнего идет шоссе и пешеходная тропа. От шоссе примерно посередине ответвляетсянаправо грунтовая дорога, а сбоку стоят два столба с плакатами. На одномнаписано: «Villa «Myosotis» и стрелка – туда, мол, поворачивайте, кому надо навиллу «Незабудка». На другом – «Le domaine privé»[14], въезд, значит, невсякому разрешен. Однако я господ довез до самой виллы. Симпатичный домик…Дорога к нему ведет ужасная, а домик загляденье, тысяч на тридцать франков, ябы и сам не отказался от такого! – И Гастон Мариньян хохотнул, словно приглашаяДмитрия тоже посмеяться над его шуткой: ну откуда у шофера такси можетоказаться свободных тридцать тысяч франков, чтобы купить виллу в живописномМедоне?

Шутка и в самом деле была хороша. Вот только Дмитрий, увы,оказался совершенно не способен ее оценить, а потому даже не улыбнулся.

* * *

– Печальная картина, – сказал следователь, глядя куда-то вугол камеры. – Очень печальная.

При этом он многозначительно похлопывал худой, с длиннымипальцами рукой по лежащей посреди стола папке, в которой находилось делоРусанова. И Александр Константинович прекрасно понимал, что «картина» вовсе неповисла волшебным образом там, в углу, за его спиной, а открылась следователюименно в папке.

Ну что ж, новый следователь, видимо, был разочарован работойсвоего предшественника. Русанова допрашивали, били – если и не смертным боем,то весьма чувствительно, – но признаний так и не выбили.

Наверное, считается недоработкой, если «враг народа» несознается в своих преступлениях на первом же допросе. Наверное, именно поэтомуи сменили того следователя.

А впрочем, нет. Не только Русанов держался. Многие из егосокамерников уверяли, что ничего не подписали, не ответили ни на какие вопросы.

Врали?

Может быть…

Впрочем, некоторые все же ломались. И этого не скрывали. Водной камере с Русановым оказались два профсоюзных работника с «Красной Этны».Сначала они, как и многие арестованные, уверяли, что их взяли по ошибке, чтоошибку вот-вот поймут и их отпустят на волю. Узнав о методах допросов, обесконечных жестоких побоях, они утверждали, что никто и никогда не сможетзаставить их признать вину, которой за ними нет. В тот же вечер их вызвали кследователям. Через несколько часов оба вернулись подавленные и потрепанные. Навопрос товарищей по несчастью профсоюзники объявили, что «все подписали». Нокак же так, ведь они ни в чем не повинны и их взяли по ошибке?! Оказывается,следователи внушили им, что «сознаться и разоружиться» необходимо: так требуетпартия, вот они и исполнили свой партийный долг.

Никакие бредни насчет партийного долга на Русанова, конечно,не подействуют. Но ясно, что новый следователь будет действовать новымиметодами.

Какими? Что еще можно придумать, кроме избиений?

Раньше Русанов слышал тайные разговоры о том, что в тюрьмахНКВД бьют заключенных. Слухи подтвердились. Поговаривали также и о пытках.Неужели и это окажется правдой?