Где-то, когда-то, давным-давно тому назад…

И. Тургенев

О Россия, моя Россия! Ты кончена?

З. Гиппиус

И лучше умереть, не вспоминать,

Как хороши, как свежи были

розы…

Г. Иванов

«Тов. Григорию Федорову, председателю Энского губсовета,члену коллегии Комиссариата труда.

Т. Федоров!

В Энске явно готовится белогвардейское восстание. Надонапрячь все силы, составить тройку диктаторов, навести тотчас массовый террор,расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров ит. п. Ни минуты промедления… надо действовать вовсю: массовые обыски. Расстрелыза хранение оружия. Массовый вывоз меньшевиков и ненадежных. Смена охраны прискладах, поставить надежных… Прочтите это письмо друзьям, ответьте мне по телеграфуили по телефону. Ваш Ленин».[1]

«ДОВОЛЬНО СЛОВ!

Преступное покушение на жизнь нашего идейного вождя,товарища Ленина, убийство товарища Урицкого, еще раньше убийство товарищаВолодарского, организованные на средства буржуазии и при ее непосредственномучастии, переполнили чашу терпения революционного пролетариата. Рабочие идеревенская беднота требуют принятия самых суровых мер к буржуазии, чтобыотбить охоту к убийству из-за угла вождей революции. Вся обстановка начавшейсяборьбы не на живот, а на смерть побуждает отказаться от сентиментальничанья итвердой рукой провести диктатуру пролетариата.

В силу этого Энская губернская комиссия по борьбе сконтрреволюцией расстреляла вчера 41 человека из вражеского лагеря.

За каждого убитого коммуниста или за покушение на убийствомы будем отвечать расстрелом заложников буржуазии, ибо кровь наших убитых ираненых товарищей требует отмщения.

Да здравствует революция!

Да здравствует диктатура пролетариата!

Да здравствует товарищ Ленин!»

«Настоящим Энская губернская чрезвычайная комиссия по борьбес контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности при Энском советерабочих и крестьянских депутатов (Отдел по борьбе с контрреволюцией) доводит досведения граждан Энска и губернии, что лица, являющиеся в Отдел на предметходатайства об освобождении бывших офицеров, чиновников и прочих, Отделомприниматься не будут. Лица, которые, несмотря на настоящее объявление, будутпродолжать приходить в Отдел с вышеуказанными ходатайствами, будут тут жеарестовываться и препровождаться в тюрьму.

Чрезвычайная Комиссия (ЧК)»

В ночь с 6 на 7 сентября из ворот Энской конторы Народногобанка, что на Большой Покровской улице (буквально только что переименованной вчесть дорогого, преждевременно павшего на своем посту товарища Свердлова!),медленно выползла колонна грузовиков, закрытых брезентом. По обеим сторонамследовали мотоциклетки с пулеметами и еще грузовики, битком набитыевооруженными людьми. В грузовиках сидели сто двадцать чекистов и милиционеров.

Тротуары были пусты – какие там ночные прогулки в такую порусуток, в такую пору жизни Советской республики! Только ветер шуршал раноопавшей листвой. Однако на всех углах выставлены были милицейские посты.

Длинная колонна проследовала вниз, мимо Лыковой дамбы,свернула на Зеленский съезд, а оттуда по Рождественской улице, через мост – ипрямиком по бывшей Царской, ныне Совнаркомовской, выехала к Московскомувокзалу. Люди попрыгали наземь и принялись разгружать грузовики. Снимали с нихнебольшие, очень тяжелые ящики и несли на дальние запасные пути, где стоялсостав уже с паровозом в голове. Каждому пришлось пройти не один раз. Вдольвсего пути стояли, на небольшом расстоянии друг от друга, вооруженные солдаты.Казалось, все вооруженные силы губернии были мобилизованы этой ночью для того,чтобы обеспечить сохранность двух тысяч четырехсот ящиков, которыепереправлялись из подвалов Государственного банка на вокзал.

До самого утра шла погрузка. Уже когда на хмуром осеннемнебе чуть забрезжил рассвет, поезд медленно тронулся. И тут же замер: паровозне мог двинуть его с места. Чекисты забегали по станции. Спешно пригнали второйпаровоз, и наконец-то эшелон потащился в сторону Москвы.

– Золотой эшелон, – устало пробормотал сквозь зубы невысокийчерноволосый человек с мелкими чертами лица. – Ох, сколько хлеба можно купитьдетям, а мы это золото…

Что-то грохнуло сзади, и этот звук оказался последним,который он расслышал в своей жизни. Вряд ли он даже успел понять, что именнопроизошло, когда выпущенная в затылок пуля прошила его череп и вышла наружу,разворотив лицо.

Стоящие вокруг люди шарахнулись, с ужасом глядя на высокогочеловека в кожанке, перетянутой ремнями, с наганом в руке. Из-под фуражки скрасной звездочкой кое-где выбивались волосы с проседью, но глаза, синие, яркиеглаза блестели молодо, безжалостно, озорно.

– Не болтать! – скомандовал он, погрозив стволом нагана,словно огромным указательным пальцем. – Или кому-то еще охота маслину словить?

Люди так и шарахнулись в стороны.

– Ну, смотрите! – протянул синеглазый, скалясь в улыбке. –Никаких разговоров! Отправили груз в Москву – ну и отправили. Впервой, что ли?

– Что там у тебя, товарищ Верин? – подошел человек сбородкой, обливающей челюсти, в пенсне и таком же кожане, как у синеглазого.Вообще они были очень похожи: высокие, статные, с бездумно-жестокими,заострившимися от усталости и революционной ярости лицами, только второйвыглядел лет на пять старше.

– Все хорошо, товарищ Юрский! – козырнул Верин и сверкнулбесовскими своими глазами. – Имели место быть разговорчики в строю, но я ихпресек.

– Так и продолжай, – кивнул Юрский и, многозначительнохлопнув по кобуре, быстро пошел к зданию вокзала, где ждали машины: делосделано, можно уезжать.

Впрочем, он знал, что отдохнуть не удастся: спустя два дняпредстояло отправить второй такой же эшелон, а груз еще нужно упаковать.Сотрудники Народного банка, мобилизованные для этой цели, не расходились по домамуже несколько суток…