– Люси, – сказал он, гладя ее по щеке, – позволь мне помочь тебе.

Она покачала головой и, прижавшись щекой к его ладони, замерла. Ненадолго. На секунду. Но Грегори все это заметил.

– Ты не должна выходить за него, – сказал он, притягивая ее лицо к своему. – Ты не будешь с ним счастлива.

Их взгляды встретились. В ночном сумраке ее глаза казались черными. И до боли печальными. Грегори видел в ее глазах целый мир. Все, что ему требовалось знать, все, что ему когда-нибудь потребуется узнать, – все это было в ее глазах.

– Люси, – взмолился он, – только скажи. Позволь помочь тебе.

Она тяжело вздохнула и отвела взгляд.

Грегори взял ее руки в свои. Она напряглась, но руки не отдернула. Они стояли друг напротив друга, и он видел, как вздымается и опускается при дыхании ее грудь.

В том же ритме, что и его.

– Мы же созданы друг для друга, – прошептал он. – На вечные времена.

Она прикрыла глаза. Изможденно. А когда открыла, Грегори увидел в них страдание.

– Люси, – промолвил он, вкладывая в это единственное слово всю свою душу, – Люси, скажи мне...

– Прошу, не говори об этом, – попросила она, отворачиваясь так, чтобы он не видел ее лица. Ее голос дрожал. – Говори о чем угодно, только не об этом.

– Почему?

И она прошептала:

– Потому что это так.

У Грегори на мгновение перехватило дыхание, и он одним движением притянул ее к себе. Это не было объятием, вернее, это было не совсем объятием. Их сплетенные пальцы не смогли разомкнуться, и соединенные руки оказались между ними.

Он зашептал ее имя.

Ее губы приоткрылись...

Он зашептал ее имя снова, тихо, почти без звука, одними губами:

– Люси, Люси.

Она стояла не дыша. Их тела были совсем рядом, но не касались друг друга. Жар же, охватывавший их обоих, окутывал их будто облаком.

И Люси затрепетала.

– Позволь мне поцеловать тебя, – шепотом попросил Грегори. – Еще один раз. Позволь мне поцеловать тебя только один раз, и если ты отпустишь меня, я, обещаю, уйду.

Люси чувствовала, что здравый смысл теряет над ней власть, она чувствовала, как ею овладевает желание, как ее стремительно влечет туда, где царствуют любовь и страсть, где правильное становится неотличимым от неправильного.

Она любит его. Она любит его безумно, но он не может принадлежать ей. Ее сердце бешено стучало, дыхание прерывалось, и она думала только о том, что больше никогда в жизни ей не суждено испытать то, что она чувствует сейчас. Никто никогда не будет смотреть на нее так, как Грегори. Менее чем через день она станет женой человека, у которого даже не возникнет желания поцеловать ее.

Она больше никогда не испытает этого восхитительного трепета, который отдается во всем ее теле. Это последний раз, когда она может смотреть на губы возлюбленного и мечтать о том, чтобы эти губы прикоснулись к ней.

Господи, как же она хочет его! Да, она хочет этого. Пока еще не поздно.

И он любит ее. Он действительно любит ее. Он сам так сказал, и она верит ему.

Люси облизнула губы.

– Люси, – прошептал Грегори. В этом коротком слове слышался и вопрос, и утверждение, и мольба – все в одном слове.

Люси кивнула. А потом, понимая, что не может лгать самой себе или Грегори, ответила вслух:

– Поцелуй меня.

Чтобы потом не было никаких отговорок, никаких заявлений, будто от страсти она помрачилась в рассудке, будто желание лишило ее способности думать. Чтобы было ясно: это ее решение. И она приняла его сама.

Мгновение Грегори не шевелился, но Люси знала, что он услышал ее. Он шумно дышал, в его глазах появился возбужденный блеск.

– Люси, – сказал он. От звука его голоса – хриплого, низкого, глухого – по ее телу прошла волна трепета.

Губы Грегори нашли ямочку у нее на шее.

– Люси, – проговорил он.

Люси хотела сказать что-то в ответ, но не смогла. Все силы ушли на то, чтобы решиться попросить его о поцелуе.

– Я люблю тебя, – прошептал он, ведя губами вдоль ее шеи. – Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Слова, которые он произносил, были самыми болезненными, прекрасными, ужасными, волшебными. Люси хотелось плакать – от счастья и от тоски.

От наслаждения и муки.

И вдруг она поняла, впервые в жизни осознала всю острую радость эгоизма. Она не должна делать это. Она знает, что не должна, и знает, что Грегори, вероятно, рассчитывает на то, что она найдет способ нарушить свои обязательства перед Хейзелби.

Она лжет ему. Лжет так явно, будто говорит вслух.

Но она ничего не может с собой поделать.

Это ее мгновение. Ее единственное мгновение, когда можно подержать в руках блаженство.

Ободренная горевшим внутри ее огнем, Люси взяла лицо Грегори в ладони и, притянув к себе, жадным поцелуем впилась в его губы. Она плохо представляла, что делает, – ведь существуют же какие-то правила для подобных случаев? – однако это ее не заботило. Она просто хотела поцеловать его. И ничто не могло остановить ее.

Неожиданно рука Грегори оказалась на ее бедре, и Люси даже сквозь ночную рубашку ощутила, как горяча его ладонь. А затем эта ладонь решительно переместилась на ее попку и сжала ее. Люси обнаружила, что куда-то скользит, и в следующее мгновение они оказались на кровати. Навалившись на Люси, Грегори буквально распластал ее на матрасе, а она с восторгом ощутила на себе вес разгоряченного мужского тела.

Она почувствовала себя женщиной. Она почувствовала себя богиней. Она почувствовала, что может лианой обвиться вокруг него и уже больше никогда не выпустить из своих цепких объятий.

К ней наконец вернулся дар речи, и она прошептала:

– Грегори. – И запустила пальцы ему в волосы.

Он замер, и она догадалась, что он ждет от нее других слов.

– Я люблю тебя, – сказала она, потому что это было действительно так, и ей хотелось, чтобы хоть что-то во всем этом было правдой. Завтра он возненавидит ее. Завтра она предаст его, но хотя бы сейчас она не солжет.

– Я хочу тебя, – сказала она, когда он приподнялся, чтобы заглянуть ей в глаза.

Он смотрел на нее долго и пристально, и она поняла, что он дает ей последний шанс отступить.

– Я хочу тебя, – повторила она, потому что действительно безумно хотела его. Она хотела, чтобы он целовал ее, чтобы он овладел ею и заставил обо всем забыть.

– Лю...

Она приложила палец к его губам. И прошептала:

– Я хочу быть твоей. – Помолчав, добавила: – Сегодня.