Вдруг Алиса очнулась от скорбного оцепенения и бросилась ему на грудь, рассчитывая на объятия, но Дэвид сдержал этот порыв. Для меня следующее мгновение длилось вечность, я была в смятении, с трудом сдерживая гнев, но он, к моей радости, мягко отстранил ее от себя, с аристократической галантностью, свойственной только ему.

«В самом деле, ты уверен в себе… так ты предпочитаешь ее?»

Когда я в детстве наблюдала из-за полуоткрытой двери, как мама смотрит телевизор в гостиной, слов мне было не разобрать, но я их придумывала, чтобы дополнить избитый сюжет: картинку заплаканной девушки в объятиях молодого человека.

Так и тут: «Да, я выбрал ее. Мне очень жаль…», мог бы ответить Дэвид.

Но в любом случае, что бы он ни сказал на самом деле, эти слова в тот же момент уничтожили прекрасную блондинку. Пав духом, побежденная его превосходством, Алиса повернулась, склонив низко голову, и пошла прочь, скрывшись за маленькой дверкой, невидимой на фоне декораций, за кулисами соседней студии.

Я гордилась им. Дэвиду удалось развеять ее напрасные надежды и при этом не стать суровым или беспричинно жестоким. Он действовал как настоящий начальник, строгий, но справедливый, стоящий на страже интересов коллектива, но при этом внимательный к личным переживаниям каждого его члена в отдельности. Он поставил Алису на место, но я не сомневалась, что со дня на день могут появиться и другие соперницы, либо здесь, в укромном уголке, либо где-нибудь еще в бесконечных коридорах студии, где я не смогу быть в тот момент рядом. Однако проявленная им на моих глазах стойкость закрыла дверь с его стороны к старым соблазнам, но открыла ее для моих обязательств перед ним.

Я не случайно ошиблась этажом, как теперь мне это стало ясно. Мне было необходимо приобрести веру в Дэвида, убедиться в том, что его любовь ко мне заключается не только и даже не столько в его сногсшибательных подарках и воплощается не в словах, а в поступках. Короткая немая сцена, невольным свидетелем которой я стала, дала мне возможность удостовериться в этом. Отныне какая мне разница, был ли Дэвид прежде женат на Авроре, а хоть бы даже и на Алисе. Но выбрал-то он меня! Именно меня, несмотря ни на что. И ни на кого.

Изоляция: Состояние или обстановка изолированного человека (см. Изолировать) или того, кого изолируют.

Изолировать: удалять кого-либо из общества других людей.

Словарь Ля Русс дал мне четкие определения, но для моего подавленного настроения они не подходили. Заточенная в своем министерском кабинете, я долго смотрела на небо и наблюдала за облаками, за погодой во всех ее метеорологических проявлениях, а также изучала словарь, подложенный чьей-то заботливой рукой мне на стол во время обеденного перерыва. Я также еще раз внимательно изучила записи, сделанные во время беседы с Альбаной, и еще больше убедилась в том, насколько мало я приспособлена к этой деятельности, что умножило мое чувство неполноценности. Дэвид сделал мне потрясающий подарок, но в результате, как в беспощадном зеркале, я увидела нелицеприятное для себя отражение своих недостатков, которые мама, кстати, всегда хотела исправить.

Должно быть, я задремала ненадолго, потому что, когда неожиданно появилась Хлоя, ее глаза округлились от негодования, а я, очнувшись, какое-то время пребывала в оцепенении, пока не пришла в себя.

– Что с вами? – возмутилась она.

– Все в порядке…

– Но вас уже ждут… В зале для совещаний, номер три. В четырнадцать тридцать…

Хлою, без сомнения, покоробил тот факт, что с самого первого дня я стала нарушать предусмотренный ею график, но она и виду не подала. Она даже проявила великодушие и не стала мне ставить на вид количество минут, за которые меня следовало упрекнуть. Хлоя ограничилась тем, что кивнула на дверь, словно я могла перепутать и пойти не туда, куда надо, а в коридоре торопливое цоканье ее каблучков по мраморному полу указывало на то, что я должна следовать за ней, и как можно быстрее.

Даже не знаю, что я заметила в первую очередь. Его силуэт? Его улыбку? Или отголосок лаванды в духах, запах которых просачивался далеко за пределы комнаты, где он сидел? Этот аромат ненавязчиво предлагал мне присоединиться к нему.

Рядом с ним находились еще трое, но я узнала только Люка Доре по его седой гриве и характерному выражению лица, как у мудрого визиря. Луи говорил много, громко, чувствуя себя хозяином положения. Но видеть его в этой компании было непривычно, даже, на мой взгляд, он казался здесь неуместным. Не только в связи с тем, что я знала о нем, и не в свете обстоятельств, при которых мы встречались раньше. Его чересчур уверенный тон и напускная говорливость свидетельствовали об одном: он не чувствовал себя здесь в родной стихии. Он играл роль. Надо признать, что Луи с ней вполне справлялся, но все равно это была комедия, в которой он не был самим собой. Я не сомневалась, он презирал своих собеседников.

– Эль! – воскликнул Луи, когда я наконец попала в поле его зрения. – А мы уж и не надеялись вас увидеть. Я смотрю, вы уже усвоили основные правила нашей компании: власть принадлежит тому, кто заставляет себя ждать.

Я покраснела. Остальные участники совещания обернулись, и каждый в свою очередь мне представился, за исключением Люка. Он на правах старого знакомого позволил себе поцелуй в щечку.

– Добро пожаловать, Эль. Я, к сожалению, не имел возможности сказать тебе это утром, но, поверь, мы все очень рады, что ты к нам присоединилась. Честное слово!

Сопровождая слова приветствия дружескими объятиями, он положил обе руки мне на плечи и слегка встряхнул меня. Жест был от чистого сердца, вполне приличный, так поступают многие, кто ценит прикосновение как доказательство искренности, но я могла бы поклясться, что старший Барле раздраженно поморщился. Ему неприятно было видеть меня в объятиях другого мужчины, пусть вполне невинных и краковременных.

– Луи, ты остаешься с нами? – спросил Люк.

– Хм… А почему бы и нет? В конце концов, оформление новой передачи, да еще такой важной для нашего канала, имеет прямое отношение к имиджу компании. Не так ли?

Все с ним согласились, понимающе кивнув.

Я не виделась с Луи с тех пор, как произошла их стычка с Фредом, то есть уже два дня. Мне он показался уставшим: черты лица заострились, скулы ввалились. Высшая несправедливость заключалась в том, что болезненный вид придавал его внешности еще больше животной привлекательности, делал его более чувственным, что ли. Несмотря на свой небольшой физический недостаток, он представлялся мне диким зверем, любое движение, каждая поза которого свидетельствовали о скрытой мощи, о сгустке энергии, готовой проявиться в любой момент в виде всплеска жизненной силы. Башня Барле была для него стеклянной клеткой. Луи примирился с судьбой, но, как и любое другое дикое животное в подобных обстоятельствах, все равно искал выход, тропинку в джунгли, где он мог бы резвиться на просторе. Он бы с радостью перегрыз горло своим тюремщикам, если бы представилась такая возможность.