обоих слуг, потом выбрала пластинку. Скоро комнату заполнил хрипловатый голос Эла Джолсона – звучал он как-то странно.

Элис застонала.

– Я так и думала, что пластинка поцарапана, но надеялась, что это не страшно. Я так надеялась!

– Видимо, это из-за долгого плаванья, – предположила Первин. – Мои книги по юриспруденции тоже прибыли не в лучшем виде – на них будто бы вырос зеленый мех.

– Придется купить новую, – сказала Элис, подошла к двери, закрыла ее. – А как тебе эта комната?

– Очень милая, но тут гораздо жарче, чем в твоей спальне на втором этаже. Обязательно держать дверь закрытой? – поинтересовалась Первин.

Элис села на деревянный стул у письменного стола.

– Я должна сказать тебе одну вещь.

Первин нынче уже довелось выслушать горячие новости в жарком месте. Однако она безмятежно потягивала холодный напиток. В устах Элис такие заявления обычно означали, что они сейчас от души посплетничают.

– До твоего приезда я все время проигрывала пластинки, чтобы родители думали, будто я в гостиной. А на самом деле я притаилась на веранде, прямо под окном папиного кабинета, и слушала его беседу с полицейской шишкой. Тот говорил про Фаридов из дома двадцать два по Си-Вью-роуд, и я сразу подумала о тебе!

Элис шпионила за государственным чиновником – индийца за такое запросто могли посадить в тюрьму. При этом сведения обещали оказаться полезными. Первин кивнула подруге и сказала:

– Я слышала от твоей мамы, что к твоему отцу пришел комиссар полиции.

– А, так вот кто он такой! – Элис призадумалась. – Я слышала, как он – кстати, у него выговор северянина – говорит о каком-то Вогане, который запросил разрешение на обыск женской половины бунгало.

Первин всполошилась, но сделала всё, чтобы это не отразилось у нее на лице.

– Вот как? У тебя отличные уши!

Элис от души приложилась к джину с лаймом.

– Еще они хотят взять у них отпечатки пальцев.

Вспомнив, с каким рвением младший инспектор Сингх относится к криминологии, Первин вообразила себе, что он захочет дактилоскопировать всех женщин и детей. Серебряный нож для вскрытия писем и так у него в руках – значит, есть у него отпечатки Амины и Разии.

– Первин! У тебя такой вид, будто я тебе чего-то кислого налила!

Первин заставила себя улыбнуться.

– Нет, что ты. Я просто пытаюсь понять, почему расследованием обычного убийства занимаются не только местные полицейские, но еще и твой отец. Я думала, он проводит сделки с недвижимостью, а правопорядок – не его сфера.

– Губернатор поручил папе разбираться со всеми экстренными ситуациями, когда сам он в Дели, – пояснила Элис. – Но папа всегда действует очень медленно. Это многих бесит, в первую очередь меня.

Первин не хотела, чтобы разговор скатился на обвинения в адрес отца ее подруги.

– О чем еще они говорили?

– Папа расспрашивал, кто может взять эти отпечатки. Комиссар ему объяснил, что, когда пальцы подозреваемого опускают в чернила, руку его должен держать полицейский.

– Я понимаю смысл расспросов твоего отца, – сказала Первин, против собственной воли испытывая уважение. – Женщина-мусульманка может на законных основаниях отказаться от того, чтобы к ней прикасался любой мужчина, кроме ее мужа. А кроме того, ее невозможно заставить явиться в суд.

– Значит ли это, что на нее вообще закон не действует? – удивилась Элис.

– Нет, конечно. Если речь идет о пурдунашин, судья или другой чиновник может записать ее свидетельства на дому или адвокат снимет с нее показания под присягой, а потом будет представлять ее в суде. – Первин и раньше приходила в голову эта мысль – она ведь знала, что полиция может заинтересоваться Разией и другими женами. – Но все это может наложить отпечаток на целую общину – уж ты прости мне такой каламбур: если полицейский дотронется до руки мусульманки благородного происхождения, это станет оскорблением в адрес всех ее сородичей.

– Хочешь сказать, что мусульмане пойдут к полицейскому начальнику жаловаться?

Первин поставила бокал на ручку кресла, а сама стала приводить мысли в порядок.

– Да. И в Бомбее это может закончиться серьезными политическими беспорядками. Не исключено, что мусульмане ринутся защищать честь своих женщин, а к ним могут присоединиться сочувствующие индуисты и сикхи, ведь речь идет о женщине-индианке. Сторонники освободительного движения только о том и мечтают, чтобы поставить правительство в неловкое положение.

– Видимо, именно поэтому папа и сказал комиссару, чтобы тот не лез в зенану. Предложил, чтобы вместо этого полицейские еще раз проверили, где находятся недавно выпущенные на свободу правонарушители, и обязательно дали газетчикам знать о своих усилиях.

Первин ничего не ответила. Как это будет ужасно, если какого-то бедолагу с мутным прошлым выберут козлом отпущения, только чтобы полиция могла отчитаться о своем успехе. Но еще сильнее она тревожилась о том, чем может кончиться дело, если полицейские все-таки решат обыскать зенану.

– Ты чего, Первин?

Первин мимолетно улыбнулась, пригубила джин.

– Так, думаю.

– Ты бы мне сказала, есть ли у тебя какие подозреваемые. Всем станет легче, если преступника упрячут за решетку.

– Я тебе уже объяснила про конфиденциальность. – Первин помолчала. – И ты, пожалуйста, не думай, что я знаю, что делаю. Меня на юридическом факультете ни к чему такому не готовили.

Элис встала у окна – бабочка размером с малиновку упорно билась в марлю.

– Посмотри на эту крылатую идиотку, как она рвется внутрь.

– Моя попугаиха с удовольствием бы ее съела, – заметила Первин.

– Я на нее смотрю и думаю про этих женщин-затворниц. Они будто в ловушке.

– Не совсем так. От контактов с мужчинами они отказываются по собственной воле. – Первин вспомнила, как Гвендолен Хобсон-Джонс переживает по поводу районов со смешанным населением. – Возьмем хотя бы твою маму. Хотя она и прожила в Индии много лет, тут полно людей, которых она считает очень страшными.

Элис наморщила нос.

– Моя мама – тяжелый случай, однако вокруг нее целая толпа слуг, чтобы охранять ее и защищать. После этого происшествия по соседству охрану нашего бунгало усилили. Поэтому меня тревожит другое: разве вдовы Фарида в безопасности – с учетом того, что, по мнению сыщиков, там произошло?

Первин подошла к Элис: та отвлеклась от бабочек и комаров и смотрела в сторону бунгало Фарида.

– Мой отец уговорил инспектора оставить в доме дежурного на ночь. Видишь, в доме кое-где горит свет?

Элис прищурилась.

– Правда? Я вижу два освещенных окна на втором этаже, одно на первом.

Первин стала гадать, не устроили ли вдовы совещание внизу и кто там не спит этажом выше. Может, дежурный полицейский?

– Хочешь еще выпить?

Первин подмывало согласиться, однако она из чувства долга глянула