— Молодчики, которые выдают себя за имперский отряд, — германские наемники, м-гм? — уточнил Ростанг.

Дюрер сокрушенно кивнул:

— Именно так. Сердце разрывается при мысли, что мои соотечественники способны продать душу за французскую подачку. Мерзавцы! Подонки! Но самый главный подонок восседает в Париже, на престоле зла. О вероломство, имя тебе — Франциск!

«Полегче, Нарс», — подумал Дисмас, а Дюрер продолжал:

— Несомненно, ваше высочество не станет отрицать, что этот дьявольский план чрезвычайно хитроумен. В Шамбери под видом паломников засылают головорезов, именующих себя имперским отрядом, и они начинают устраивать беспорядки! Драки. Публичное святотатство. Оскорбление чести Савойи, оскорбление… вас, ваше высочество, и мало того… — Дюрер осенил себя крестным знамением. — Оскорбление святой плащаницы! И все ради того, чтобы спровоцировать конфликт. Чтобы вынудить ваше высочество заявить о попрании чести и достоинства и разорвать дружеские отношения с императором. О, как Франциск этому возрадуется! Как много проще будет ему двинуть войска на юг, чтобы завоевать герцогство Савойское!

— Ростанг! — сказал герцог.

— Да, ваше высочество, м-гм?

— Известите Вильера. Утроить стражу у всех ворот. И как только эти демоны в человеческом обличье появятся… — Карл повернулся к Дюреру. — Мой любезный граф Лотар, в донесении, случайно, не говорится, сколько ожидается демонов?

— Позвольте? — Ростанг протянул руку к Дисмасу.

Дисмас смял депешу в кулаке, раскрошив печать. Каменный пол усыпали крошки красного сургуча.

— Простите, — сказал Дисмас. — Я вне себя от гнева.

Ростанг расправил свиток, перечитал его и сообщил:

— Количество тут не указано, м-гм.

Маркус, изображавший гонца, стоял поодаль.

— Позвольте, мой господин? — неуверенно произнес он.

Дюрер повернулся к нему:

— В чем дело?

— В Вюртемберге говорили, что будто пятнадцать.

— С вашего позволения, — сказал Дисмас.

— Да, мастер Руфус.

— Ваше высочество, в молодости мне довелось повоевать. Я сталкивался с такими наемниками. Их называют ландскнехтами. То еще отребье, как их только земля носит! Этим исчадьям ада самое место в преисподней…

— Ну знаете ли… — с ноткой обиды в голосе начал Карл. — Мои гвардейцы уж как-нибудь управятся с пятнадцатью головорезами.

— Я ни в коем случае не ставлю под сомнение боевые качества гвардейцев вашего высочества. Ваши доблестные бойцы безмерно преданы вам лично и савойской короне. Тем не менее, ваше высочество, при всем моем уважении, я призываю к осторожности. Ландскнехты — истинные псы Люциферовы! Они не сдадутся без боя и погубят много честных савояров. Однако же больше всего я опасаюсь их коварства. Они мастера по части обманных приемов, отродье каверзного Одиссея, создателя троянского коня. Я прихожу в ужас от одной мысли, что они могут проникнуть в Шамбери!

Карл нахмурился:

— И что же вы предлагаете предпринять, мастер Руфус?

— Ваше высочество, необходимо перехватить инициативу и нанести удар прежде, чем ударят по вам. Устройте засаду на дороге в Экс. Скорее всего, головорезы придут именно оттуда. Не помешает и засада у подножья Божских гор, если вдруг ландскнехты выберут этот путь. Пусть ваши войска встретят их артиллерийским огнем.

— Артиллерийским? Но их же всего пятнадцать!

— Зачем рисковать? Как только эти исчадия ада появятся, угостите их картечью. Пусть подожмут хвосты, как побитые псы, и, скуля, убегут к своим хозяевам-лягушатникам! После этого французы будут обходить стороной савойские владения. Пусть король Франциск знает, что имеет дело не с Карлом Добрым, но с Карлом Необоримым!

Герцог Карл, ошеломленный этой тирадой, с запинкой произнес:

— Э-э-э… Благодарю вас за ваши советы, мастер Руфус…

Дисмас отвесил глубокий поклон.

— …и предостережения о коварстве этих паскудников. Мы всецело полагаемся на наших гвардейцев. За такие злодеяния Франциска следует примерно наказать. Мы заставим наемников во всем признаться, а потом опубликуем их признания, чтобы весь мир узнал о вероломстве Франциска, и… — Он с улыбкой взглянул на Дюрера. — О нерушимой дружбе между Савойской короной и Империей. Мастер Ростанг, в наших подземельях найдется место для полутора десятка постояльцев?

— Найдется, ваше высочество, м-гм! Подземелья практически пусты — так, пара-тройка должников.

— Что ж, в таком случае мы познакомим самозванцев с савойским гостеприимством. Возможно, придется провести пристрастное дознание. А есть ли у нас… ну, вы понимаете… Есть ли у нас мастер-дознаватель?

— М-гм! Нет, ваше высочество. Если возникает нужда, мы приглашаем палача из Лиона или из Милана.

— В таком случае немедленно пошлите за ним. И поставьте в известность Вильера. Как только мерзавцы появятся у ворот, их следует схватить, заковать в кандалы и препроводить в тюрьму. Пусть поразмыслят о своем греховном поведении. И вот еще что, Ростанг…

— М-гм?

— Устройте все без лишнего шума. Негоже, если по городу поползут слухи о готовящейся диверсии. А в пятницу, после явления святой плащаницы, начнем дознание.

— Слушаюсь, ваше высочество, м-гм.

— Мой любезный граф Лотар, даже не знаю, как благодарить вас за столь своевременное вмешательство! Вы не дали коварному замыслу увенчаться успехом и тем самым пресекли великое злодеяние.

— Ваше высочество слишком любезны. Какие могут быть счеты между друзьями?!

40. Репетиция

— Граф Лотар, как обычно, был выше всяческих похвал, — самодовольно объявил Дюрер.

Дисмасу было не до восхвалений. Он тревожился. Ему так и не удалось убедить герцога Карла в необходимости напасть на преследователей прежде, чем они явятся в Шамбери. А вдруг они прибудут к воротам Затворников с неопровержимыми доказательствами своих полномочий? Например, с верительной грамотой, носящей подлинную печать императора. Тогда замысел Дисмаса развалится, словно стены Трои. Раздастся стук в дверь, в апартаменты ворвутся савойские гвардейцы, арестуют Дисмаса, Дюрера и всех остальных и немедленно препроводят в пустующий застенок на сеанс peine forte et dure[18]{47} под руководством палача-шабашника из Лиона или Милана.

Впрочем, были и другие заботы. Что замышляет Карафа? Как он собирается похитить святой саван Господень? Вдобавок Дисмас пока еще не придумал, как именно подменить истинную плащаницу Дюреровой.

— О вероломство, имя тебе — Франциск? — язвительно повторил он. — Сильно сказано, что уж там. О тщеславие, имя тебе — Дюрер.

— Ты, безусловно, так же далек от сценического искусства, как и от всякого другого, — с насмешкой сказал Дюрер. — Для вас, швейцарцев, сход лавины — уже спектакль, а выгон скотины из хлева на летние пастбища — настоящая драма. Перед этими феериями меркнут все трагедии Софокла и Эсхила!

— Да уж, драмы сегодня у нас было предостаточно. Я все ждал, когда ты обнажишь меч и с криком «Смерть Франциску!» сиганешь в окно.

— А мне понравилось, — заявил Маркус.

— Спасибо. Отрадно слышать, что среди гельветских автохтонов хоть кто-то способен по достоинству оценить высокий артистизм, — сказал Дюрер и гордо прошествовал на кухню.

— Он всегда у вас такой обидчивый? — спросил Маркус.

Дисмас