надо брать. Теперь и я сам воочию узрел этот… как там его…

— Промысел Божий.

— Да, вот это самое.

Дюрер удивленно покачал головой:

— Да вы, оказывается, искусные богословы!

— Погодите, — вмешался Дисмас, — по-моему, у Иисуса на уме совсем иное.

— Хватит! — взмолился Маркус. — У меня от вас башка трещит. Нет, это я не о тебе, Магда. Что у Иисуса на уме? Да Он сейчас хохочет над вами до усрачки! Плащаница поддельная! Они все поддельные. Дисмас сам утверждал, что она поддельная, пока эти суки в Майнце не превратили его мозги в кашу. И теперь он воображает, что простыня с ним разговаривает!

— Погоди, Маркус, — начал Дисмас.

— Заткнись, Дисмас. Как друг тебя прошу. Ты не в себе. Сколько лет мы с тобой знакомы? Сколько раз мы вместе прошли через адское пламя? Тебе же никогда раньше не приходило в голову вести разговоры с холстиной!

— Послушайте, — сказала Магда, — по-моему, Маркус имеет в виду…

— Что я тронулся умом, — вздохнул Дисмас.

— В общем, так, — заявил Маркус. — Я не знаю и знать не хочу, что у Иисуса на уме. Если мы собрались похитить плащаницу, то так и поступим. А завтра, если будем живы, решим, что с ней делать. Будем голосовать. И Иисусу тоже голос дадим.

Воцарилось всеобщее молчание.

— Не знаю, настоящая она или нет, — сказал наконец Дюрер, — но мне совершенно не хочется, чтобы этот кобель герцог Урбинский стащил ее у герцога Карла. Карл — милейший человек.

В конце концов все согласились поступить как задумано, а уж потом решать, что делать дальше.

Ландскнехты объявили, что им необходимо промочить глотки, пересохшие от разговоров. Дисмас отпустил всю троицу, предварительно взяв с них слово не напиваться вдрызг, поскольку в ответственный день всем необходимы ясные мозги.

Маркус отправился вместе с ландскнехтами — по просьбе Дисмаса, которому не хотелось оставлять их без присмотра. Магда ушла к себе и села за шитье. Дисмас с Дюрером остались вдвоем.

— Ну же, помогай, — сказал Дюрер.

Плащаница Дюрера лежала на столе архидьякона. Ее требовалось сложить точно так, как ту, что хранилась в капелле: дважды вдоль, затем дважды поперек, потом снова вдоль, и так далее, в тридцать два слоя.

Потом приятели долго смотрели на сложенную плащаницу.

— Хорошо получилось, Нарс.

— Угу… Даже лучше, чем у Карла. Жалко отдавать ее этой свинье Альбрехту. Если у нас получится — что тогда?

— Похоже, нам предстоит голосование.

— А если большинством голосов потребуют вернуть плащаницу Карлу? Ты уверен, что ландскнехты согласятся с решением? У нас все-таки не городской совет старейшин.

— Поживем — увидим.

— Вообще-то, это глупо, конечно. Мы рискуем жизнью, чтобы похитить то, что потом придется возвращать.

— Да, не самый разумный поступок. Но разумно ли воображать, будто с тобой разговаривает кусок холста? И разумно ли верить, что полторы тысячи лет назад покойник через три дня восстал из гроба?

Магда сидела на кровати, прислонившись спиной к стене, и сшивала белые полотнища, ворохом лежавшие у нее в ногах. Дисмас сел на кровать, опустил голову Магде на колени и уснул.

Проснувшись наутро, он возрадовался, что плащаница не являлась ему в снах.

42. А вдруг они выпьют вино?

Представление Тайной вечери должно было начаться в шесть часов вечера.

— Не опаздывайте, пожалуйста, — предупредил Ростанг.

После полудня Дисмас с Магдой отправились в Святую капеллу, изображая усердных помощников. По счастью, в капелле было полным-полно слуг и мастеровых.

Магда ушла на кухню. Дисмас деловито расхаживал вокруг большого стола, двигал стулья, аккуратно складывал салфетки. Ларец с благовониями стоял рядом с одной из жаровень в конце стола. Дисмас склонился над ларцом, будто разглядывая филигранную работу ювелира, и приподнял крышку. Он вытащил комочек смирны, понюхал его с видом знатока и, украдкой потянув за потайной шнурок в рукаве, высыпал в ларец содержимое длинного мешочка, вшитого Магдой в подкладку дублета. Потом Дисмас закрыл ларец и снова принялся переставлять стулья.

Он дождался возвращения Магды, и они вдвоем покинули капеллу.

На Парадном подворье загрохотали колеса. По вымощенному булыжником въезду катила карета. За ней последовала вторая, третья… Их набралось больше дюжины. На каждой красовался фамильный герб герцогов Медичи. Среди них Дисмас заметил небесно-голубой экипаж Карафы. Кареты описали круг по двору и остановились у входа в королевские апартаменты.

— Что бы это значило?

Лакеи выносили из апартаментов багаж и грузили по каретам.

— Герцог Урбинский уезжает!

— Слава богу, — вздохнула Магда.

Кареты продолжали прибывать. Из королевских апартаментов вышел Ростанг и направился в капеллу. Завидя Дисмаса с Магдой, он приветственно помахал им рукой.

— Что происходит? — спросил его Дисмас.

Не скрывая радости, Ростанг объявил:

— Наш досточтимый гость отбывает в Париж, на крестины. Мы будем по нему скучать, м-гм!

— Он лишает себя удовольствия лицезреть живую картину и явление плащаницы?

— Увы! Синьор Карафа уведомил меня, что его высочеству нездоровится. Путь до Парижа неблизкий, вот они и решили выдвинуться загодя. У этих итальянцев всегда столько поклажи! Они обожают наряжаться. Что ж, мастер Руфус, сестра Хильдегарда, ровно в шесть, хорошо? М-гм!

Ростанг торопливо удалился.

Дисмас возликовал вдвойне. Теперь можно было не опасаться ни за плащаницу, ни за Магду. Он чуть было не заключил Магду в объятья, но вовремя одумался: она была в монашеском облачении, а вокруг сновали люди.

— Идем скорей! — радостно торопил он ее.

Он чувствовал себя птицей, выпущенной из клетки на волю. Ноги несли его, едва касаясь булыжников мостовой. Дисмас с Магдой так быстро взбежали на третий этаж, в апартаменты архидьякона, что Магде пришлось задрать рясу, чтобы не запутаться в подоле. Дисмас вихрем пронесся по апартаментам, перепугав Дюрера и остальных.

— Чудесная новость! — объявил Дисмас, переведя дух. — Чудесная, великолепная новость! Итальянцы уезжают! Собирают вещички и сваливают на хрен в Париж!

— И что? — спросил Нуткер.

— А ты не понимаешь? Это означает, что плащаница им не нужна. А значит, друзья мои, нам совершенно незачем устраивать ее перенесение! — Дисмас в изнеможении плюхнулся на стул. — О, счастливый день!

— По-моему, мы договорились сначала ее украсть, а потом уже решать, — напомнил Кунрат.

— И по-моему, тоже, — сказал Нуткер.

— Ребятушки! — взмолился Дисмас. — Герцог Карл — милейший человек. Зачем нам похищать его реликвию?

Ландскнехты задумались.

— А как же твоя епитимья? — спросил Кунрат. — Ты же нам плешь проел своими бесконечными причитаниями, что, мол, гореть тебе в аду, коли не исполнишь епитимью!

— Кстати, моя епитимья… — кивнул Дисмас. — Видишь ли, Кунрат, я долго над этим размышлял. Какой священник дерзнет наложить такую кощунственную епитимью — выкрасть саван Иисуса Христа? Вот Лютер бы так поступил?

— Очень