– Чего? – спросил Борис Всеволодович, словно это он объяснял весь состав преступления и мог ответить на любой вопрос.

– Галина, зачем ты так поступила с Петром? Ведь это ты сообщила о той нелегальной операции, чтобы его арестовали? Чтобы он не мешал тебе бороться за наследство? Он же спас тебя тогда, на той операции. Ведь это ты убила Наума Борисовича? Скажи сейчас, тебе же нечего терять. Он же прикрыл тебя, потому что ему грозило всего лишь исключение из ряда врачей, а тебе бы грозила тюрьма.

Вот чего не ожидали присутствующие за столом, так этого заявления. Все молча уставились на Галину Петровну.

– Ведьма… Как ты могла это знать? Он обещал никогда и никому не рассказывать об этом! Тряпка! – брызгала слюной Галина.

– Петр мне ничего не говорил, просто я знаю, что он никогда бы не сделал того, что ему приписали. А с учетом того факта, что в операционной присутствовала обманутая любовница… Но самое главное, никто не обратил внимания на один очень интересный факт. Что за год до этого Мишу оперировал Петр, а не его отец. Почему? Ведь травма у Миши была серьезная, и хирург Наум Борисович был более значимый. Ты не могла не обратиться к нему с просьбой спасти сына, совместного сына. Но оперировал Петр… значит, Наум Борисович отказался?

Насте казалось, что в звенящей тишине все перестали не то чтобы жевать и глотать, а даже дышать. Галина Петровна опустила голову, а за ней и плечи.

– Да… я лежала у него в ногах, когда произошло это несчастье… я умоляла его спасти нашего сына. Пусть он его не любил и уже не ждал от него гениальности, но он же был его крови! А он лишь хладнокровно ответил мне, что сейчас не его смена, что Миша для него ничего не значит и что эта травма не представляет для него как для мастера никакого интереса. Так как с такой травмой он уже спасал человека, а повторные случаи он не любил. И все это время за стеной лежал мой мальчик и истекал кровью. Петр тогда стал случайным свидетелем этого разговора. Он сам был ошеломлен такой жестокостью своего учителя. Он только тогда узнал, что Миша – его ребенок. Кем же это надо было быть? Зверь заступается за своих детенышей! Петр тогда взял Мишу, и хотя было мало шансов, что именно он без профессора спасет его, но он это сделал… Спасибо ему за это. Но от этого еще больнее, что именно ему Наум Борисович отдал свои деньги и квартиру.

– Ты недалеко ушла от Наума Борисовича. Вы стоили друг друга, – презрительно посмотрела на нее Зоя Федоровна.

– Да, я тоже стала зверем! Всю свою последующую жизнь я посвятила вынашиванию мести. И когда Наум Борисович сам попал на операционный стол, я сразу поняла, что лучшего плана поквитаться за все мои унижения и страдания и за Мишу у меня не будет. Это сама судьба привела тогда его в мои руки. Я ввела ему два несовместимых лекарства, и это заметил только Петр. Ваш Наум Борисович все равно был не жилец, но Петр понял мою боль и взял вину на себя, хотя он был ни при чем! Потому что он знал, из-за чего я так сделала. Довольны?!

Но довольных лиц за столом не было.

– Вот тебе и Рождество, – прошептала Настя.

– Самое счастливое Рождество для твоего Петра, – поправил ее Борис Всеволодович. – Понятые, все слышали?

– Да, – в один голос ответили Дмитрий Игоревич и соседи Зои Федоровны.

Молчала только одна Галина Петровна. Хотя она уже все сказала, что хотела и что могла.

– Никогда не была в таких серьезных заведениях – медицинская академия! С ума сойти! У нас в училище царила творческая атмосфера, свои законы, свои правила гласные и негласные, – говорила Настя, прижавшись телом к своему любимому мужчине.

Петра вот уже как неделю выпустили из изолятора, полностью оправдав. Он заплатил только штраф за незаконное оперирование, так как сама пострадавшая, то есть Настя, и не думала жаловаться на него. С этого момента они больше и не расставались. Настя не предполагала, что можно столько долго смотреть друг другу в глаза и при этом столько много видеть, несмотря на то, что они часто молчали или начинали говорить одновременно.

– Мне даже больно от счастья, – признался Петр.

– Почему больно? – спросила Настя.

– Потому что ты моя половинка. Когда они разрываются и расстаются, людям больно, и когда соединяются, им тоже больно, пока все не приживется, пока они не привыкнут, пока я не пойму, что больше никогда тебя не потеряю.

– Конечно, никогда! – успокоила его Настя.

Именно она уговорила прийти Петра в академию и восстановить себе статус оперирующего хирурга, раз уж все обвинения с него были сняты. Петр пришел на экзамен, совершенно не волнуясь.

– Удивительно… ты не нервничаешь? – спросила его Настя, которая уже успела соскучиться по нему даже за то время, которое шел экзамен.

– Я – хирург и у меня стальные нервы. А чего мне бояться? В своей дисциплине я знал и знаю все, а навыки потерять просто невозможно, – ответил он ей, тоже не выпуская из своих объятий, – скажи, а если бы меня осудили, ты ждала бы меня?

– Нет, я не смогла бы. Мне пришлось бы поменять пол и попасть к тебе на зону, иначе бы я сошла с ума.

– Сколько времени мы потеряли…

– Вечность, – согласилась Настя, прижимаясь к нему и не сводя с него взгляда.

Дверь в приемную малого актового зала открылась.

– Петр Рудольфович, просим вас на озвучивание решения комиссии, – пригласил Петра пожилой мужчина с абсолютно лысой головой. – И вашу очаровательную спутницу можете взять с собой, вы прямо расстаться не можете.

– А я и сама собиралась пойти! – гордо ответила Настя и последовала за Петром.

Петр несколько похудел и осунулся за последнее время, но был все так же чертовски притягателен и красив. Он с честью выдержал все испытания, которые выпали на его долю. Сейчас он был одет в строгий черный костюм, который ему очень шел. Настя уже представляла, насколько хорош будет Петр на их свадьбе. Войдя в большую аудиторию, где за столом сидела настоящая комиссия из десяти небезызвестных врачей – хирургов, академиков, Настя растерялась, но быстро взяла себя в руки.

– Присаживайтесь, молодые люди. Еще раз здравствуйте, Петр, – сказал председатель комиссии, и они несколько раз перекинулись друг с другом фразами, из которых Настя поняла, что они все хорошо друг друга знают и знали.

– Мы очень рады видеть вас, Петр Рудольфович. Вы были одним из самых талантливых хирургов, и лишь эта нелепая оплошность лишила людей возможности получения помощи от врача такого уровня и такого большого сердца, – вступил председательствующий комиссии с седой бородой и очках. – Я не буду долго тянуть. Вы прекрасно сдали теоретический экзамен и все тесты. Ни одной ошибки. Мы не сомневались в обратном. Буду честен. Нас смущает только одно, что у вас пять лет отсутствовала практика…

– Можно я скажу? – громко спросила Настя, сама от себя не ожидая такой прыти.