А еще он сто лет не испытывал волнения от того, что с ним никак не хочет говорить женщина, с которой он провёл ночь.

Да, он не двухметровый атлет с лицом первого красавца Голливуда и здоровенным банковским счетом. И не Казанова, от которого, если верить легендам, сходили с ума все подряд. Но у него ещё не случалось такого, чтобы сразу после ночи любви женщина хлопала дверью. Ну, пусть не хлопала, а просто уходила, засыпав еще не остывшие угли страсти глыбами льда.

Распрощавшись с Тамарой и Оленькой — а он ведь именно распрощался, и нечего заблуждаться, никаких возвратов к "тигрице" и "голубке" не будет, потому что не хочется, — Вадим все-таки позвонил Рите. Просто сказал: "Привет!", и услышал холодное: "Здравствуйте". Хотя чего здороваться, когда сегодня уже виделись? Но ей надо было как-то отреагировать, а слово "привет", вероятно, показалось слишком теплым. Он хотел сказать еще что-нибудь нормальное, "человеческое", и даже душевное, но она спросила: "У вас ко мне дело?" Он ответил: "Нет". — "Тогда до свидания". — И отключилась.

Вот так — кому-то ни здрасьте, ни до свидания, а ему сразу всё, но от этого не легче…

Вадим походил по квартире — своей любимой, отгороженной от всех и вся крепости, чьи ворота он сам, по доброй воле, открывал за одни сутки сразу двум практически малознакомым людям, и решительно взялся за телефон.

— Слушаю, — отозвалась Рита. — У вас появилось ко мне дело, Вадим Юрьевич?

— Появилось, — сказал он. — Во-первых, я не хочу, чтобы ты на меня дулась…

— Дулась? — фыркнула она. — Мы что, детсадовцы? Отдавай мои конфетки — забирай свои игрушки?

— Нет. Мы не детсадовцы, и даже не студенты. Мы взрослые люди, причем в достаточно солидном возрасте.

— Это я в солидном возрасте. А вы ещё вполне можете охмурить какую-нибудь студентку. Детсадовку, правда, уже вряд ли.

— А я не хочу студентку. Я хочу…

Он вдруг обрадовался, что можно "зацепить" разговор, а потом превратить его в беседу, а затем…

— Вы сказали "во-первых", — оборвала Рита. — У вас есть что-то "во-вторых"?

Ему тут же захотелось с досады плюнуть на пол — на отличный паркет, по которому до нынешней ночи не ступала нога человека, если не считать самого Вадима. Но он, конечно, не плюнул. Просто потому, что никогда не плевался.

— Да, есть, — сказал он со злостью. — Мы нашли того, кто поставил твоему ненаглядному Феклистову "жучок".

Рита слушала внимательно, ни разу не прервав и почти не дыша, и только после завершающей точки произнесла с усталой обреченностью:

— Клавка всегда была мерзавкой. — И через короткую паузу: — А за то, что вы за нас заступились, спасибо.

Её голос нельзя было назвать слишком теплым, однако и прежнего холода в нём тоже не было, и Вадим сделал попытку:

— Я хочу тебя увидеть. Просто так…

— Нет, — сказала она.

— Да! — рявкнул он и первым оборвал связь.

Казик позвонил почти через три часа, застав Борисевича на работе за изучением последних сводок с "театра военных действий".

Никаких особых действий, впрочем, не происходило.

Что касается квартиры племянника Анны Григорьевны, то оттуда никто не выходил и туда никто не заходил, хотя внутри явно кто-то был. Сквозь самую обычную деревянную дверь время от времени просачивались звуки телевизора.

Квартира бывшего любовника Ксении тоже, несмотря на будний, а потому рабочий для большинства людей день, не пустовала. Оттуда периодически вырывался хоть и приглушенный, но весьма энергичный грохот музыки. И опять же ни туда, ни обратно — ни одного человека. Вернее, почти ни одного.

Полчаса назад с "наблюдательного пункта" сообщили: к подъезду подъехал пикап с надписью "Пицца на дом". Из машины вылез парнишка в фирменной одежде с четырьмя внушительными коробками и направился прямиком к квартире экс-хахаля. Дверь открыли довольно быстро, однако тут же её прикрыли и в квартиру парнишку не запустили: хозяин дома (тот самый, Ксенин), в домашних джинсах, футболе и растоптанных шлепанцах вышел на площадку, сунул деньги, расписался на какой-то бумажке, сгреб коробки и снова исчез. Слежка за посыльным показала, что тот вернулся в свою пиццерию, где и находится по настоящий момент.

— Интересно, зачем человеку, который живет один, сразу четыре здоровенные пиццы? — задал Борисевич вопрос, и тут же услышал ответ Валеры Зубова:

— А он там, может, не один.

— Вот именно, — кивнул начальник и отдал распоряжение усилить наблюдение.

Казик позвонил в тот самый момент, когда Вадим решил, что толстяка пора уже побеспокоить. Впрочем, "побеспокоить" — это было бы слишком деликатно, а правильнее — выдернуть из насиженного домашнего кресла и призвать к ответу. Если, конечно, этот ответ имелся, в чём Борисевич сильно сомневался.

Он уже наметил свой план, растянутый почти на сутки, но гораздо более надежный: за квартирами, их обитателями и всеми, кто станет крутиться рядом, вести круглосуточную слежку, дождаться завтрашнего самолета с деньгами, и "брать" одну из квартир, когда появится ясность, как похитители намереваются эти деньги получить. В целом всё выглядело так, а нюансы предстояло еще додумать.

— Вадим Юрьевич! Я, кажется, знаю, кто организовал похищение девочки! — сообщил Казик.

— Вы серьезно? — Борисевич вовсе не испытал укола профессиональной ревности или зависти, или еще чего-то в подобном духе. Он просто не слишком поверил.

— Разумеется! Я, кажется, вычислил этого человека.

— Кто он?

— Это не телефонный разговор.

— Мы можем потерять время! — Вадим снова не подумал ни о ревности, ни о зависти. Он подумал лишь о том, что можно не успеть, опоздать, всё потерять.

— Нет-нет, ничего страшного не произойдет, уверяю вас! Ничего не предпринимайте, умоляю вас! Мы должны с вами встретиться и всё обсудить. А потому я попрошу вас договориться о нашей встрече с семьей Грибановых. И обязательно у них дома!

Вадим представил Грибанова, который не слишком-то любит пускать к себе посторонних людей, и подумал, что сам он тоже не любит, однако же вот впустил, и Казика в том числе. Хотя никто его не заставлял, и даже не уговаривал. И еще он подумал, что Александр Дмитриевич в последние дни постоянно устраивает "домашние советы", а значит, устроит его и сейчас, артачиться не станет. Тем более, Казик сказал, что он "кажется, знает".

— Так вы знаете или всего лишь предполагаете? — уточнил Борисевич.

— Предполагаю. Но… — Аркадий Михайлович выдержал паузу. — Почти что знаю. Просто есть несколько моментов, которые я хочу прояснить.

На сей раз беседа протекала в машине — если это, конечно, можно было назвать беседой. Говорил в основном Казик, живо жестикулируя, то повышая, то понижая голос, периодически заглядывая