— Так она и сказала! — кивнул Кирьян. — А никаких зелий я с собой не захватил, уж извини.

— Не думаю, чтобы этот шестидесятичетырёхлетний младенец представлял какую-то проблему, — заметила я. — Он, вероятно, и не знает, чей сын. Или дочь. На престол явно не претендует, на замок Нефф тем более…

— Тем не менее, три твои предшественницы безвременно почили, — вздохнул Кирьян. — Кто-то этому поспособствовал. Мог ли это быть наш младенец?

— Для чего ему это?

— Ненависть к Оберлингам? Так проще было убрать Макса.

— Не три, а две, — поправил Максимилиан. — Первая супруга сама умерла.

— Ага, примерно так же, как Милослава, — кивнул Кирьян. — Споткнувшись о паутину.

— Какую паутину? — с недоумением спросил Оберлинг.

Мы тут же ему всё рассказали — и моем падении, и об остатках серебряной сетки на лестнице.

— Подобную вещь можно купить в Белой Чаше, — сообразил Макс. — Хозяин магической лавки там работает на ловчую службу. Надо узнать, кто покупал «паутину» и дело с концом!

— А если не в Белой Чаше?

— В любом случае это не Шарлотта. Она из замка так надолго не отлучалась. А у любых магических предметов, тем более таких тонких, срок службы невысокий — так, пару лет. Максимум — пять.

Мы вяло препирались еще полчаса, но так и не смогли понять, кому выгодны эти смерти. В самом деле — не случайны ли они?

Оберлинг горел желанием отправиться в Медянку, но я его удержала. К чему нам туда ехать, если вот она, деревня — в комнатах прислуги возле кухни? Из временно переехавших в замок людей самой старшей была Айша. С нее я и начала. Несмотря на то, что степнячка родилась далеко отсюда, она была наблюдательна и обладала даром оракула. Без сомнения она указала на людей, обладающих магическим даром: их было всего четверо подходящего возраста, включая ее саму. Кроме нее в деревне были небольшая водница и два огневика. Любой из них мог быть искомым младенцем. И это если считать ныне живущим. И у всех этих людей были дети и внуки.

Шарлотту Айша в деревне не встречала ни разу.

Самым старым жителем деревни был старик Бернард, которому было за сотню. Он был почти слеп и глуховат, но в разуме. Однако сомнительно, чтобы мужчина обратил внимание на новорожденного.

На месте Шарлотты я бы отдала ребенка в какую-нибудь семью. В замке все знали о ее связи с принцем: такое не скроешь. Вернись она с ребенком — кто-нибудь обязательно донес бы ловчим. В самом деле, какой у нее еще был выход? Выйти замуж она, вероятно, не захотела, считая Доминиона своим супругом. Да и кто сравнится с принцем? Прожить одной с ребенком, не имея ни жилья, ни ремесла невозможно. А в замке она была своя, знала весь быт, заправляла почти как хозяйка. По сути, это был ее замок по праву крови. Каково ей было смириться с захватчиками, жить из их милости?

— Шарлотту я знал лучше, чем мать, — вздохнул Оберлинг. — Мать тяжело перенесла роды, постоянно болела. Были у меня и няньки, но с Шарлоттой мы, пожалуй, дружили. Возможно, именно поэтому она не пыталась причинить мне зла. Трудно убить того, кто рос у тебя на глазах. А может, и ни при чём она. А вся эта история — лишь выдумки.

Выдумки, конечно! Я даже обиделась на него за такие слова. Я вообще стала какой-то чувствительной в последнее время — и неудивительно, близилось очередное полнолуние. Только настроение у меня было какое-то странное, вероятно, от трав, отвар которых я принимала каждый вечер. Иногда мне хотелось смеяться без причины, иногда тоска накатывала, хоть вой. Да еще Кирьян домой засобирался — его ждали на службе. Я попыталась с ним разругаться, но не вышло. Не хотел Кирьян ссориться, разговаривая со мной как с капризным ребенком. Он-то мне моё состояние и объяснил.

— Тебе, Мила, ребенка пора рожать. У оборотней бывает такая пора два раза в год: на исходе зимы и на исходе лета. Сама посчитай: я родился в конце осени, а ты, кажется, весной? Если посчитать, то у большинства оборотней так. Макс тоже в конце ноября родился.

— Ничего подобного! — вспылила я. — Я и не оборотень вовсе, так, четвертинка! Нет во мне ничего этого вашего… животного! И не было никогда, уж я-то знаю!

— А на ладошки свои погляди, — насмешливо порекомендовал мне Браенг. — Кто за оборотнем, да еще таким сильным, замужем? У кого брачные метки? Вот и проснулась природа твоя, как ты сказала, звериная!

Зря он мне рассказал. Вот еще не дело — постыдным животным инстинктам следовать! Я не оборотень, а кнесса. Сумею желания свои удержать. Назло своей природе, от объятий супруга я уклонялась, разговаривала холодно, более с ним не шутила и его шутки резко обрывала.

В один вечер, когда Кирьян уже собирал свои пожитки, готовясь наутро отбыть в столицу, Оберлинг в очередной раз поймал меня и, прижав к стене, принялся целовать шею. От его поцелуев я всегда млела, но сейчас снова оттолкнула его со злостью, скорее на себя, чем на него.

— Ты вновь отказываешь мне, Милослава? — сверкнул он глазами. — Не люб?

— Не хочу я, понимаешь? — вскинула я голову. — Утомилась, да и голова болит. Не желаю я сейчас никаких нежностей! Хочу просто упасть в кровать и уснуть!

Это была чистая правда — всё утро я бранила Анну, которая вначале прожгла утюгом мое платье, а ведь платьев у меня совсем мало, а потом едва не ошпарила меня и себя, опрокинув котел, когда я приблизилась к кухонной плите. Хорошо, что я водница — смогла удержать выплеснувшийся кипяток. Не пострадала ни я, на Анна, ни толкнувший ее под локоть мальчишка, который крутился в кухне. Конечно, это событие вывело меня из себя: детей в замке стало как-то уж слишком много, и родители никак не хотели за ними присматривать. То и дело я ловила прыгающего на диване в библиотеке ребенка или выгоняла малышню из своей спальни. Пришлось собрать деревенских и пояснить им, что подобное поведение их отпрысков недопустимо. Здесь не деревня, а замок их лорда, пусть изволят вести себя прилично. Кончилось тем, что я запретила детям заходить в библиотеку, кабинет и господские спальни. Я не изверг, но прислуга и гости, а тем более, их дети, должны знать правила приличия. Ни один ребенок знати не посмел бы войти в комнаты хозяев дома без разрешения. «Воспитывать надо своих детей!» — заявила я.

После этого обнаружилось, что в погребе в моркови и луке завелась мошка, и пришлось просить тех же деревенских помочь кухаркам перебрать овощи. Словом, день у меня выдался сложным, и я действительно утомилась, и голова разболелась. Поползновения супруга вызывали лишь раздражение. Наверное, да что там — совершенно точно — супругу такое нельзя говорить ни при каких обстоятельствах. Ведь не зря меня перед свадьбой учила Линд: старайся не отдаляться от мужа, спи с ним в одной постели, не отказывай ему в супружеском долге. Мужчина долго терпеть не будет, к чему ему бегать за супругой, коли всегда найдется желающая потеснить ее под одеялом?

Оберлинг был зол: я сразу же почувствовала, что неправа. Но гордость не позволила повиниться, да и не знала я, что в таких случаях говорят.