– Я тоже рад повидаться. – Люк повернулся ко мне.

Мы смотрели друг другу в глаза.

– Чудесно, что ты нашел свое счастье, – улыбнулась я. – Здорово, что встретил ту, кто хотела ребенка так же сильно, как ты.

Мы помолчали.

– Спасибо за эти слова, – кивнул Люк и продолжил: – Роуз, у нас долго были натянутые отношения, но знай: я все еще рядом. Я серьезно. Если что-то понадобится или захочешь поговорить…

Его слова повисли в воздухе. Мы – Люк и я – вдруг будто оказались на краю пропасти, не зная, сможем ли ее перепрыгнуть и будет ли вообще что-то на той стороне. Но Люк протянул мне руку, и я решила ее принять.

– Хорошо, – сказала я. – Приятно знать.

Люк попрощался с мамой, потом со мной и ушел.

Через несколько дней мамы не стало, и я отправила ему сообщение. Он спросил, можно ли прийти на похороны.

Конечно, я разрешила.

В тот день мы не разговаривали. Люка я едва заметила. Смутно помню, как увидела его в глубине церкви, когда встала произнести надгробную речь. Но я много думала, как потеря мамы и знание того, что Люк тоже перенес эту трагедию, помогло нам примириться после всех разногласий. Наше хрупкое перемирие медленно перерастало в подобие дружбы, пусть та и заключалась лишь в редких телефонных звонках.

Думаю, маме бы это понравилось: знать, что и после смерти она все еще влияет на мои решения, отношения с другими, на перемирие между мной и Люком, а ведь я никогда не думала, что последнее вообще возможно. Мама по-прежнему вмешивается в мою жизнь.

Кажется, это мне тоже нравится.

* * *

Все уже собрались, когда в зал вошла я. Народ толпится, занимает места, ставит сумки на ковровое покрытие рядом с сиденьями, достает ноутбуки. Заметив свободное место, опускаю на него сумку, пока меня никто не опередил.

– Привет, Синтия, – здороваюсь я с дамой слева, коллегой с Западного побережья, с которой мы видимся только на конференциях.

– Привет, Роуз! Надеюсь, все закончится не так, как в прошлом году…

– Точно.

Справа от меня – мужчина. Он уставился в экран ноутбука, а я – на него.

– Это ты! – почти кричу я и тут же понижаю голос: – Томас, верно?

Он поднимает взгляд и расплывается в улыбке.

– Роуз!

Встреча с Томасом ошеломляет меня, я вдруг чувствую, как кровь бурлит в венах, во всем теле. Давно забытое ощущение.

– Поверить не могу – ты здесь! – смеюсь я. – Забавно, что мы оказались в одной комиссии.

После знакомства в больнице, где мама проходила химиотерапию, я не видела Томаса, хотя попытки встретиться он предпринимал. Какое-то время писал сообщения, время от времени я отвечала, но когда мама умерла, мне стало не до того. Я уже не отзывалась на его послания. Затем я оплакивала потерю, пыталась продолжать жить, занималась книгой, путешествовала…

– Рано или поздно мы должны были встретиться, – говорит он.

Я опускаю сиденье, устраиваюсь. Томас закрывает ноутбук, и мы снова поворачиваемся друг к другу.

– Как ты? – спрашиваю я. – Как твой друг, Энджел?

– У меня все хорошо, и у него тоже. Рак отступил, и это отличная новость.

– Замечательно. Я очень рада.

– А как твоя мама?

Я качаю головой. К горлу подкатывает комок. Прошло много месяцев, но ничего не меняется, как ни пытаюсь я этого избежать.

– Мне так жаль… – говорит Томас.

Вдыхаю и выдыхаю. Жду, когда растает комок, чтобы заговорить снова. Сосредоточенно достаю из сумки вещи, устраиваю на столике ноутбук, рядом кладу ручку. Бросаю взгляд на Томаса, он весь – воплощенное терпение. Между нами мгновенно возникает понимание.

– Спасибо. И мне жаль – все еще нелегко о ней говорить, хотя в июле стукнет год.

У Томаса странные глаза, очень красивые, их взгляд будто проникает в самую мою суть, пробиваясь сквозь горе.

– Год – это ничто, – отвечает он. – Я все еще с трудом говорю об отце, хотя прошло уже десять лет.

– Соболезную твоей утрате. – И добавляю: – Боже, когда кто-то упоминает о потере родителей, невероятно сложно найти нужные слова. «Соболезную» – это так убого.

Мы с Томасом понимающе улыбаемся друг другу.

– Ты был очень добр в тот день в больнице, когда маме делали химию, – говорю я. – Вряд ли я успела поблагодарить тебя в сообщениях, но это правда.

– Ерунда, – отмахивается Томас. – Твоя мама словно озарила тот день. Мы с Энджелом так смеялись.

– Да, она умела впечатлять. – Мои глаза снова наполняются слезами, я утираю их ладонью. Сосредоточенно дышу, пытаясь овладеть собой. Почти плачу и потому улыбаюсь Томасу немного смущенно. – Прости, иногда я расклеиваюсь.

– Все нормально. Правда. Твои чувства нормальны. – Поднимает руку, и на мгновение мне кажется, он положит ее на мою или коснется плеча, но Томас лишь продолжает: – Необычное место для такой откровенной беседы.

Я оглядываю помещение, битком набитое учеными, которые увлеченно работают в ноутбуках, перекладывают документы, стараются впечатлить друг друга.

– Да. И все же хорошо поговорить о чем-то, кроме работы. О чем-то жизненном. – Мой взгляд опять возвращается к Томасу. – Я так рада снова увидеться.

– Что делаешь вечером? – спрашивает он. – Есть планы?

Томас собирается пригласить меня на свидание! Эта мысль дарит прилив удовольствия. Потом я думаю: «Мама бы так обрадовалась!»

– Как обычно – пойду на прием. А ты?

Ответить он не успевает – председатель комитета, перекрикивая шум в зале, объявляет, что через пять минут мы приступаем. Начинается сражение за оставшиеся места.

Загорается экран телефона, лежащего на столике перед Томасом. На заставке – фото юной девушки. Улыбающейся худышки с длинными темными волосами, разлетевшимися по плечам.

Я не знала, что у Томаса есть дочь. Ищу взглядом его руку. Кольца нет. Но может быть, я ошиблась? Он вовсе не собирался приглашать меня на свидание. Наверное, в тот день в больнице и потом, когда мы переписывались, Томас просто пытался проявить вежливость из-за моей мамы.

Он отвечает на звонок.

– Солнышко, у тебя все хорошо? – Пауза. – Ладно. Я позже перезвоню, люблю тебя.

Он кладет сотовый экраном вниз на столик и поворачивается ко мне, застенчиво улыбаясь.

– Дочка? – спрашиваю я.

– Да, – кивает Томас. – Она очаровательная, хотя я слегка пристрастен. Раньше скакала вокруг меня, будто я ее герой, а теперь начинает запираться в комнате. Я думал, в запасе есть еще несколько лет.

Улыбаюсь и киваю, словно понимаю его, хотя от этого далека. Конечно, далека.