она заявляла, что у неё появились новые друзья, и ей хочется провести время с ними.

Тогда я начал работать в клинике с Людмилой и часто задерживался допоздна. Возвращаясь домой, я никогда не знал, застану ли дома свою жену. И если застану, то в каком состоянии.

Пьянство, лёгкие наркотики... Я пытался справиться с этим своими силами, но чем больше я старался вывести её на разговор, тем больше она отталкивала меня.

Лену будто подменили. Я её не узнавал. Постепенно ко мне в голову стали закрадываться мысли о том, что я ошибся. Ошибся в своём диагнозе. Тогда я будто тоже слегка свихнулся и начал проводить всё время в рабочем кабинете, пытаясь структурировать все данные, которые я о ней знал. Получалось, что она притворялась. Только я никак не мог понять, в какой момент. Тогда в клинике, когда она хотела казаться здоровой, чтобы я её оттуда вытащил? Или сейчас, прикидываясь больной? Я никак не мог понять, зачем ей всё это!

Разочарование в психиатрии как в науке пришло после разочарования в себе как в специалисте. Ведь, по сути, это я, как врач, должен был раскусить её обман. Понять раньше. И уж точно мне не следовало спать с психически больной пациенткой! Но ведь я был так уверен, что с ней всё в порядке. Чёрт! Всё это просто сводило с ума!

Как-то раз я вернулся домой гораздо раньше обычного.

С порога услышал шум из спальни. Стоны.

Когда я открыл дверь, то увидел её. И ещё троих мужчин.

Тёмные волосы рассыпаны по белой простыне. Грубые руки сжимают её груди. Она стонет, пока другой мужик вколачивается в неё на бешеной скорости.

У меня будто пелена на глаза опустилась. На секунду мне показалось, что я могу убить их. И её тоже.

Просто задушить голыми руками.

Я стал оттаскивать посторонних мужиков от её тела.

Драка.

Крики.

Слёзы.

Обещания, пустые обещания...

"Костя, я не сдержалась!"

"Прости меня, я люблю только тебя!"

"Давай забудем, и всё будет как раньше?"

Но забыть я не мог. Как только видел её лицо, так сразу вспоминалась так сцена.

- Костя, ты меня любишь? - спрашивала она, а я не знал, что ответить.

Непростительны ошибки лишь тех, кого мы больше не любим?

Но можно ли перестать любить? С детства был уверен, что нельзя. Но вот сейчас я смотрел на свою жену и не испытывал ничего, кроме усталости.

Тогда мне впервые подумалось, что, быть может, нет никакой любви вовсе?

Только набор гормонов, которые заставляют нас испытывать сначала похоть, а потом привязанность. Чувство долга?

Я знал, что нимфомания - частое расстройство у женщин, перенёсших насилие в детстве. Но я проглядел это в ней.

- Сама не знаю, как так получилось, - всхлипывая говорила она. - Я просто не смогла сдержаться. Ты простишь меня? Я стану прежней!

Она обещала, но хватало её только на пару дней.

Когда я стал запирать её дома, начались депрессии и мании.

Она то клялась мне в вечной любви, то говорила, что ненавидит больше всех на свете.

Она кляла меня за то, что я воспользовался ею, когда она ещё была моей пациенткой. Чувство вины не давало мне бросить её. Ведь она была права. Я был за неё в ответе и воспользовался ею.

Однажды, когда я вернулся домой и увидел, что она разгромила всю квартиру, я предложил ей развестись.

- Костя, я не смогу без тебя... - шептала она. Но я был непреклонен.

- Лена, тебе нужно вернуться в клинику.

- Но ты ведь говорил, что я здорова!

- Я ошибся, - признался я.

- Ах он ошибся! - истерически закричала она. - Я тебе просто надоела?! Хочешь избавиться от меня? Ты совсем как он! Он тоже хотел от меня избавиться!

Она подошла к столу и схватила нож. Я не успел ничего предпринять, как остриё, подобно бритве прочертило дорожку у меня на груди.

Когда на моей рубашке заалела кровь, глаза Лены расширились от ужаса.

- Я не... я... не...

Она обняла себя за плечи и начала раскачиваться из стороны в сторону.

Я понял, что медлить и кормить её иллюзиями больше нельзя.

Набрал номер телефона знакомого доктора из Швейцарии, с которым мы познакомились на одной медицинской конференции. Мы писали несколько научных работ в соавторстве, и я очень надеялся, что он не откажет мне в помощи.

Как ближайший её родственник я имел полное право положить Лену в больницу.

Так я и сделал.

Сперва я сказал ей, что мы отправляемся в путешествие.

Она быстро согласилась.

А потом, когда мы оказались в клинике, я выдвинул ей ультиматум: я не разведусь с ней, если она соглашается на лечение.

Наверное, это было жестоко. Ведь я, по сути, бросил её. Не буду скрывать, что вздохнул с облегчением, когда двери клиники за мной закрылись.

Через несколько месяцев мне позвонила та Лена, которую я знал до всего этого безумия. Спокойная, остроумная и уравновешенная.

- Ну вот, Костя, я же говорила тебе, что со мной не всё в порядке, - усмехнулась она в трубку. - А ты не верил.

- Рад слышать, что тебе лучше, - сказал я в ответ.

- Знаешь, тут такие горы. Такой воздух. Я опять начала рисовать.

- Лен, это здорово.

- Обещай, что будешь навещать меня, - вдруг сказала она. - Ты просто пообещай, и я буду видеть в этом смысл своей жизни. Потому что другого у меня нет. Знаешь, Костя, мне жаль, что я не смогла стать той, кого ты увидел во мне.

Я не смог ничего ответить. Горло сдавила тоска и горечь.

- Лен, я всё ещё твой муж, - ответил я. - И всегда им буду. Ты обязательно поправишься. Вот увидишь.

Первое правило психиатрии - внушить пациенту надежду на успех лечения.

Даже если никакой надежды нет.

Потом пару раз в год она брала отпуск в клинике, и приезжала в Москву.

Но при каждой встрече всё шло по старой схеме - пару спокойных дней, за которыми следовало многократное повторение истерик.

Я скрывал её от всех знакомых.

Никому не говорил о том, что женат.

Знал, что это отвратительно и низко, что я вот так просто взял и отказался от неё.

Наказывал себя и не запретил чувствовать.

До тех самых пор, пока однажды чуть не сбил одну перепуганную девчонку на дороге.

Такую чистую и