– Они смотрят на нас, да? – уточнил Ильицкий.

Он стоял к окну спиной.

– Смотрят.

– Тогда пожалуйте мне вашу ручку, Лидия Гавриловна.

– Зачем? – спросила я и лишь потом увидела в руках Ильицкого перстень, сплошь усеянный бриллиантами.

Я невольно ахнула и попыталась отнять руку, испугавшись непонятно чего – но не успела. Кольцо, легко скользнув по моему пальцу, сидело теперь как влитое – будто для меня и было создано. Слабый свет от уличных фонарей играл на гранях, которые переливались и сверкали столь красиво, что я залюбовалась, не в силах что-то сказать.

– Женя… – выдавила я, наконец, еще любуясь кольцом, – не нужно было, это ведь очень… дорого.

– Боже мой, что за мещанские речи я слышу от вас, Лидия Гавриловна, – свысока усмехнулся Ильицкий. И чуть теплее спросил: – Так тебе нравится?

– Кажется, да… – искренне ответила я. – Просто я никогда не носила таких украшений – я совершенно в них не разбираюсь и, наверное, буду выглядеть с этим кольцом смешной.

– Глупости, – безапелляционно заявил Ильицкий.

Не без труда оторвавшись от радужного перелива камней, я подняла глаза на Ильицкого. Он смотрел на меня как-то особенно тепло, пожалуй, даже с нежностью. Наверное, и правда я казалась ему смешной и трогательной со своей наивностью и ненужными откровениями. Или не очень смешной, поскольку он вдруг прикоснулся пальцами к моему подбородку, и мне показалось, что сейчас он наклонится, чтобы меня поцеловать.

Но, к счастью, я вовремя вспомнила о наших зрителях за стеклом и отступила на шаг, резко меняя тон на куда более ироничный:

– Так что девушкам вроде меня лучше дарить отмычки.

– Думаешь? – Ильицкий тоже вспомнил о зрителях. Еще немного помолчав, он сказал: – Кстати, в твоей спальне тебя ожидает сюрприз – возможно, он больше понравится.

– Какой сюрприз? Я не очень люблю сюрпризы… – отчего-то я разволновалась, но ответом меня Евгений не удостоил – он уже открыл дверь в гостиную, и мне пришлось замолчать.

Вернувшись в комнату, мы застали весьма оживленный разговор, с которым граф Курбатов немедленно обратился к Евгению:

– У меня, представьте себе, в эту среду именины…

– Поздравляю, – без энтузиазма поклонился ему Ильицкий.

– Спасибо… так вот, по этому поводу решено собрать в Березовом большую компанию: почтенная Елена Сергеевна с семейством уже пообещали быть, и Денис Ионыч согласился оказать честь. Был бы весьма рад вас, Евгений Иванович, и вас, Лидочка, видеть на этом празднестве. Выезжаем завтра, к полудню. Что скажете?

– Разумеется, ни за что не смогу вам отказать! – тотчас согласилась я.

Меня так восхитила эта идея – поехать в Березовое и понаблюдать за тем, как станут общаться между собою Курбатов и Стенин, двое моих подозреваемых, что я позабыла даже прятать за спиной руку с кольцом. Но это действительно была отличная идея! Кошкин прав, если один из них является Сорокиным, то второй не может об этом не знать. И чем-то непременно выдаст это!

Я ждала теперь, что и Евгений примет приглашение, однако, он ответил:

– Сожалею, но дела не потерпят моего отсутствия в Москве, – и сдержанно улыбнулся.

– Как жаль… – отозвался граф и, кажется, искренне расстроился. – И Лев Кириллович, как мне сказали, срочно отбыл в Петербург, и вы поехать не сможете… Но, быть может, передумаете еще?

Когда упомянуто было имя Якимова, по лицу Евгения пробежала тень. Я подумала, что сейчас он скомкано попрощается со всеми и уйдет – Ильицкий и правда, кажется, качнулся в сторону двери, однако, словно передумал, и, чуть задержав взгляд на лице графа, вдруг сказал:

– Моего троюродного дядюшку тоже зовут Афанасий. Был уверен, что у него именины в ноябре, а оказывается в апреле… Надо бы ему открытку послать.

Я подняла глаза на Ильицкого: что он хочет сказать?… А потом украдкой взглянула на лицо Курбатова, который ничего не ответил, но было видно, как упрямо сжал он челюсти при этих словах, а в холодные голубые глаза стали как будто еще холоднее.

Вместо графа Евгению ответила Полесова:

– Ах, сплошная путаница всегда с именинами! – запросто сказала она, даже не заметив, кажется, возникшей неловкости, – вашего родственника, Евгений Иванович, должно быть, в честь другого мученика Афанасия назвали, потому и именины в ноябре.

– Должно быть, так и есть, – весьма радушно согласился с нею Ильицкий. – Еще раз благодарю за приглашение. Приятного вечера, господа.

Уходя, он отделался от меня лишь легким кивком, что, разумеется, меня расстроило. И еще я не могла понять этого пассажа с именинами: Ильицкий хотел сказать, что граф лжет? Но я вынуждена согласиться с Еленой Сергеевной – графа вполне могли назвать в честь другого святого. И для чего было так явно давать понять, что он раскусил его ложь? Ведь граф может и правда оказаться Сорокиным.

Или Евгений того и добивался, будто перетягивая внимание Сорокина на себя? Ведь Ильицкий тоже был в той карете, рядом с Катей, к тому же он бывший военный, что делает его фигурой куда более подходящей на роль шпиона, чем меня, выпускницу Смольного… Я могла понять желание Ильицкого отвести подозрения от меня – но мне все же было от этого не по себе.

А моя воспитанница Мари радовалась предстоящим les vacances более всех, наверняка рассчитывая в Березовом закрепить произведенный на Алекса эффект.

Чуть позже, когда Елена Сергеевна уже пригласила всех в столовую, тема именин снова была поднята – на сей раз Стениным:

– А ведь в апреле-то и правда именин ни у одного Афанасия нет, – вполголоса сказал он и глухо рассмеялся: – Ох, темните вы что-то, Афанасий Никитич, ох темните…

Ничего внятного на это граф Курбатов так и не ответил.

Жорж Полесов до сих пор не вернулся – должно быть, в очередной раз припозднился в клубе – так что ужинать сели без него. Что касается меня, то я, хотя и была голодна, сказалась уставшей и попросила позволения вместо ужина уйти к себе. Гораздо более чем голод, меня волновал «сюрприз» от Евгения. Впрочем, долго мучиться догадками не пришлось:

– Господин ваш Ильицкий, – охотно ответила на мои расспросы Аннушка, – еще в прихожей меня остановил да поручил в вашу, значит, спальную отнести сверток. Уж не знаю, что там, но по виду похожее на книгу тяжелую или ларец. Да вы сами поглядите – я на комоде оставила.

Это была не книга, это был именно ларец. Тяжелый, лакированный, с искусной резьбой на крышке. По виду несколько похожий на тот, который я видела у Алекса, и в котором он хранил свои револьверы. Пытаясь открыть ларец приложенным к нему ключом, я заранее злилась на Ильицкого – неужели правда он вздумал дарить мне револьвер? Что за несносный человек! У него совершенно нет ни совести, ни чувства меры!

Однако, откинув, наконец, крышку, я снова ахнула и даже отпрянула от содержимого. Внутри на бархатной подушке покоились те же бриллианты, что и у меня на пальце – гарнитур из колье, серег, броши, шпилек для волос и несколько предметов, которым я даже найти применение вот так сходу не могла… Он меня с ума сведет, мой жених.