– Из-звините, Ян, ноя нем… могла неп… прийти…

– Господи, да вы же вконец замерзли! Почему вы не стали ждать в вестибюле?

– Н… не… удобно… эт… то же… муж… жское…

– Какие мелочи! Никто бы вас не осудил. К нам в гости часто приходят девушки, – успокаивал он, пропуская девушку в открытую дверь.

– Час… сто? – подняла к нему Зоя бледное лицо с замерзшими синими губами.

– Может, не очень часто, но случается.

Некоторые студенты уже вернулись с занятий, и в их комнате у стола за чаем сидели Поэт и Знахарь.

– Я не свожу сияющего взора, узрев ваш лик, прекрасная синьора! – не мог не отреагировать Поэт. Любовь к поэзии занимала у него много свободного времени, но любовь к медицине перевешивала и, как Знахарь и Ян, то бишь Монах, он был одним из лучших студентов на курсе. Кроме того, Поэт из них был самым галантным кавалером. Он тут же подскочил к Зое, чтобы помочь ей раздеться. А вот Знахарь был самым наблюдательным.

– Где же ты, Поплавский, держал эту девушку, что заморозил её почти до бесчувствия?

Он тут же усадил Зою на стул и вручил кружку с чаем.

– Как чуял, что замороженные появятся, травку заварил, – приговаривал Знахарь, набрасывая на плечи девушки овчинный тулуп.

Ян, посмеиваясь про себя их суете, меж тем разделся и причесывался у зеркала.

– Тебе записка на подушке, – сообщил Поэт. Рукой Скальпеля на листке бумаги было написано: "Тебя разыскивает профессор Подорожанский". И время – 15 часов. Час назад. Алексей Алексеевич зря искать его не станет.

– Зоя, вы не торопитесь? – с долей сожаления спросил Ян, сворачивая в шарик записку.

– Часа два у меня в запасе есть.

– Вот и хорошо. Меня профессор срочно вызывает, а вы пока с ребятами посидите, отогрейтесь, они вас не обидят.

– Уходите? Какая жалость! Добро, хоть девушка осталась! – патетически воскликнул Поэт, смотавшийся за очередною порцией кипятка.

Ян нарочито поморщился:

– Слабовато! Впрочем, если вы так расстроены, я могу остаться, – он сделал вид, что расстегивает пуговицу пальто.

– Иди-иди, раз долг тебя зовёт! А наш удел – оплакать твой уход.

Ян обернулся на пороге и поймал обращенный на Зою взгляд Знахаря. Ну вот, ещё один влюбился. Поэт не в счёт, он – балаболка, до высоких чувств пока не дорос… Кстати, а что хотела сказать ему Зоя?

Профессора Ян застал на пороге его квартиры: тот собирался уходить куда-то с неизменным кожаным чемоданчиком.

– Что же ты, дружок, на полдня исчезаешь, – укоризненно заметил Подорожанский. – Никто не знает, где ты, что с тобой.

Скажи Ян учителю, где он был, тот наверняка шарахнулся бы от него, как от чумного. Профессор панически боялся советской "машины подавления". Пять лет назад в связи с убийством Урицкого попали под революционный топор все его родственники, знакомые, все, кто имел несчастье работать с Моисеем Соломоновичем, знать его или просто знать тех, кто знал его. К счастью, Алексей Алексеевич был слишком крупным авторитетом в хирургии, а большевики болели, как и самые простые смертные…

Его ученик Поплавский был единственным, перед кем Подорожанский ещё рисковал оставаться самим собой. Когда Алексей Алексеевич узнал, что у Яна, как и у него самого, отец – поляк, он посмеялся, что, скорее всего, их влекут друг к другу общие корни. Окружающие видели в профессоре добродушного чудака, совершенно не разбиравшегося в политике и далекого от реальной жизни. Между тем именно он посоветовал ему вступить в комсомол, мотивируя свой совет обывательским:

– Все вступают!

И добавлял, словно по-латыни его мысль звучала понятнее:

– Тэмпора мутантур эт нос мутамур ин иллис. Времена меняются, и мы меняемся в них.

– Что же вы сами не вступаете в партию? – спрашивал его Ян, хотя и предполагал услышать в ответ:

– Стар я, друг мой, а в моем возрасте, как говорится, "фастина лэнтэ"! Торопись медленно!

Насчет старости профессор преувеличивал: он выглядел значительно моложе своих пятидесяти, но привычка жаловаться на жизнь, жалеть себя постепенно становилась его второй натурой, свойственной многим старым холостякам.

– Смотри на меня, Янек, и делай выводы, – приговаривал он в такие минуты, – мужчина должен жениться на женщине, а не на науке, и производить на свет не диссертации, а крепких, здоровых детей – ей-богу, больше пользы!

В одной квартире с профессором жила его кормилица – шустрая своенравная старушка семидесяти с лишним лет. Она считала и берегла профессорскую копейку и потому недолюбливала вечно голодных студентов, которые подъедали у хлебосольного Подорожанского "все до последней крошки"! За глаза Поэт звал кормилицу Виринею Егоровну Ведьмея Помидоровна. И за столом поначалу всегда ел так мало, что Егоровна даже пугалась и начинала его усиленно потчевать.

– Кушай, Светик, аль невкусно? Сей Сеич баял, каша удалась, а ты нос воротишь!

Когда же в конце концов Поэт не выдерживал соблазна и налегал на еду, старушка расцветала от удовольствия и приговаривала, что Светозар "чистый антилигент"!..

Алексей Алексеевич протянул Яну чемоданчик и, повязывая кашне, делился "семейными" проблемами.

– Егоровна-то моя вознамерилась грамоте учиться. Газеты хочет сама читать, а то меня "не допросишься". При доме нашем ликбез открыли, так она туда ходить стесняется, а просит, чтобы я для неё учительницу нанял. Мол, она для этого дела даже отложила кое-чего. У тебя случайно нет знакомой учительницы, чтобы с нею позанималась? Я заплачу!

– Есть! – Ян кстати вспомнил о Зое и решил, что девушка отказываться не станет.

– Ты ей объясни, что Егоровна только с виду зловредная, а так она добрая. Ежели к ней с лаской – в доску расшибётся, чтобы угодить!

– Объясню, – кивнул Ян; мысли его от Зои перебежали к Светлане: освободят её или старый знакомый обманул? На этот раз импульсы, которые посылал его встревоженный мозг, легко проникли сквозь расстояние – Светлана оказалась неожиданно близко, в своем доме, и как раз в эту минуту радостно тискала брата Ванюшку. Небось муж не знает, какая радость его ждёт! Ян улыбнулся.

– Да ты и не слушаешь меня вовсе, – вернул его к действительности голос Подорожанского.

– Почему не слушаю? Слушаю и слышу, какие вы хорошие слова про кормилицу говорите… Вот только не сказали до сих пор, куда мы идем?

– В Кремль идем мы, Янек, в Кремль!

– Вы же знаете, как я не люблю там бывать! Давят на меня эти стены!

– А кто любит? И на меня они давят. Каждый раз хожу туда, как в последний, понимаешь? Такое чувство, что домой уже не вернусь…

Ян пустился чуть ли не бегом и оказался на тротуаре прямо перед профессором.

– Алексей Алексеевич, посмотрите на меня! В глаза! Вы никого не боитесь, вы сильнее всех, вы – свободный человек! Никто не властен над вашей жизнью…