отца в инвалидном кресле склонит присяжных к обвинительному приговору.

— С другой стороны, — продолжил он, — можно будет включить этот пункт в апелляцию как обстоятельство, вызвавшее предвзятость присяжных. Нет худа без добра.

Роберт мне очень нравился, несмотря на краткость нашего знакомства. По правде сказать, цинизм нашей беседы слегка меня озадачивал, но я ловила себя на том, что согласно киваю. Надо же, мы едва начали, а я уже думаю теми же категориями, что и они. Мысль о том, что мы толком еще ничего не обсудили, а он уже заговорил об апелляции, я постаралась подавить в зародыше.

Роберт ознакомил меня с предполагаемым расписанием первого дня: клятва присяжных, вступительная речь обвинения. Он не думал, что в первый день начнутся какие-то юридические споры между сторонами, но сказал, что в дальнейшем они будут возникать довольно часто. В таких случаях объявляют перерыв, а присяжных выводят из зала, что, разумеется, тормозит процесс. Роберт выразил надежду, что я понимаю необходимость таких процедур. Во все время нашей встречи я старалась рассуждать логично, но унять приступ клаустрофобии не могла. Вытащите меня отсюда, хотелось крикнуть мне, очень вас прошу.

Консультация закончилась. Роберт встал и извинился: ему нужно заскочить к себе в кабинет, проверить, в порядке ли документы. Я подозревала, он просто хотел немного отдышаться. Перед уходом он пожал мне руку, успокаивающе похлопав по ней. У него были густые белые брови, нависшие над удивительно светлыми голубыми глазами. Я чувствовала, что слегка раскисла и постаралась скрыть это широкой, уверенной улыбкой. Пришла надзирательница и отвела меня в камеру.

* * *

После ожидания, которое показалось мне растянувшимся на несколько дней, дверь камеры открылась. За ней стояли два судебных конвоира — женщина и мужчина — в аккуратных белоснежных рубашках. Они мне улыбались.

Женщина сказала:

— Ну что, идем наверх?

Я подумала, а что бы было, начни я биться в истерике, отказываясь покидать камеру? Несмотря на улыбку, лицо мужчины выражало деловую сосредоточенность. Он смотрел на меня так, будто оценивал — быстро и без эмоций, — будут ли со мной проблемы. Мы ненадолго задержались у стойки регистрации, где я сняла пластиковый нагрудник. Его положили в шкаф позади стойки в гнездо с соответствующим номером; в таких гнездах раньше в отелях хранили ключи.

Конвоиры встали как положено — один впереди меня, другой сзади, и мы вернулись все в тот же кремового цвета узкий коридор, сделали несколько шагов и остановились возле двери, расположенной напротив моей камеры. За ней обнаружилась короткая бетонная лестница. Мы поднялись по ней, охранник, шагавший впереди, открыл дверь, и я с ужасом поняла, что сейчас мы войдем в зал суда. Я-то представляла себе многочисленные коридоры и думала, что бесконечные переходы дадут мне время успокоиться и собраться. Но нет, зал суда и скамья подсудимых находились непосредственно над моей камерой, на расстоянии нескольких бетонных ступенек.

Переступив порог, я увидела полный народу зал суда. Высокие потолки, деревянные панели, яркий свет. Роберт с помощницей уже были на месте; оба повернулись и кивком поприветствовали меня. Помощницу Роберта — молодую женщину по имени Клэр — я раньше не встречала, хотя слышала о ней. Ее веснушчатое лицо озаряла широкая улыбка. Защита, собравшись в кружок, что-то вполголоса обсуждала. Позади адвокатов сидели два юриста из Королевской службы уголовного преследования, в следующем за ними ряду — инспектор Кливленд. Атмосфера напоминала небольшой железнодорожный вокзал: людской гомон, суета, ожидание. Охранники завели меня в кабину, огороженную высокими панелями из пуленепробиваемого стекла, где стоял ряд откидных стульев с зеленой матерчатой обивкой. Это и была скамья подсудимых.

Впоследствии у меня накопилось много других наблюдений о географии камер и зала суда. Я так и не привыкла к тому, что камеры находятся так близко от зала номер восемь — несколько раз за время процесса я слышала доносившиеся оттуда крики заключенных. Дверь, через которую входил и выходил судья, располагалась с другой стороны зала; я прикинула, что кабинеты судей — я сразу представила себе толстые ковры, большие дубовые столы, серебряные ведерки для льда с монограммами — находятся как раз над камерами: мир париков над мрачным подземельем преступного мира. Мира, к которому я теперь принадлежала. Пока судьи обедали за большим овальным столом (в качестве официантов, по моему предположению, выступали судебные клерки), я, сидя в цементной клетке под ними, ела свой ланч — стандартный набор на подносе, какие дают в самолете.

Но все эти мысли пришли ко мне позже, когда процесс был уже в разгаре и у меня благодаря бюрократическим и юридическим паузам, которые, как я постепенно поняла, составляют его неотъемлемую часть, появилась масса времени для размышлений. Но когда я, оглушенная светом и людским гомоном, в первый раз вошла в кабину, мне не пришлось об этом думать, потому что на скамье между двумя охранниками уже сидел ты.

Мой любимый, подумала я. Как ты изменился. Я позволила себе только короткий взгляд, но успела вобрать в него всего тебя, и у меня замерло сердце. Ты усох — физически усох, и это бросалось в глаза, несмотря на то что я стояла, а ты сидел. Почему предварительное заключение сделало тебя меньше ростом? Твой костюм — тот самый дорогой серый костюм, к которому я прикасалась в Подземной часовне Вестминстерского дворца, — свободно болтался у тебя на плечах. Кожа на впалых, чисто выбритых для суда щеках отливала серым. Твои аккуратно причесанные волосы заметно поредели на макушке. Не помню, они были такими всегда? Или я заметила это только сейчас, когда ты выглядишь таким беззащитным? Твои большие темные глаза, которые так пристально смотрели на меня в первые дни нашего романа, стали пустыми, словно ты смотришь на меня, но ничего не видишь. Наши взгляды на мгновение встретились. Ничего не произошло.

Я заняла свое место. Между нами сидели два конвоира — один твой, другой мой.

Наверное, он притворяется, думала я. Он знает, что между нами не должно быть общения, что это может навредить нам обоим. Но пустота в твоем взгляде ужасала. Где ты?

Тебя держат в камерах категории А, в другом отсеке, не там, где меня. Тебя первым привели в зал. В обвинительном заключении твое имя идет первым, поэтому в течение всего процесса начинать будут с тебя. Я не смогла удержаться и через головы охранников бросила на тебя еще один взгляд. В последний раз я видела тебя на пассажирском сиденье моей машины, когда мы подъезжали к станции метро «Южный Харроу». Я отдала