я посмотрел его глазами туда же. И вид из окна меня очень обрадовал — я увидел дом, во дворе которого мы спрятались, и забор, за которым я сидел. И я тут же рассказал об этом Тойво.

В комнате, куда привели моего наставника, стоял большой овальный стол и с десяток стульев, на одной стене висела большая карта Польши, на другой — карта Священной Римской империи, на третьей — портрет Вильгельма Пятого. Помещение очень походило на комнату для совещаний. Дьянишу велели встать в один из углов. Он демонстративно уселся на пол. Но охранникам, похоже, было всё равно — никто ему на это ничего не сказал.

Глава 22

Князь Седов-Белозерский чувствовал себя неважно — всю ночь он не спал, а в семь утра проснулся от звонка мобильного телефона. Звонил его товарищ по Русскому эльфийскому ордену — граф Жилинский. Денис Гордеевич сказал, что у него к Николаю Константиновичу есть очень срочный и важный разговор, и попросил принять его как можно быстрее. Исполняющий обязанности магистра ордена не мог отказать товарищу, и вот спустя час граф уже сидел у него в кабинете.

— Не откажетесь выпить со мной кофе? — спросил Николай Константинович гостя после того, как они обменялись приветствиями.

— Благодарю, но откажусь, — ответил Жилинский. — Не хочу отнимать слишком много Вашего времени.

— А я с Вашего позволения выпью, — сказал князь улыбнувшись. — Тем более что я уже велел его принести. Утро какое-то тяжёлое. Не находите?

— Ещё раз прошу меня простить, Николай Константинович, что потревожил Вас в столь ранний час, но дело действительно чрезвычайной важности.

— Ничего страшного, Денис Гордеевич, я Вас внимательно слушаю.

— Вы знаете, что случилось этой ночью в Польше? — спросил граф.

— Понятия не имею. А что там случилось?

Николай Константинович лукавил — он знал, что этой ночью в Польше российскими спецслужбами проводилась специальная операция по спасению похищенных подростков. Более того, в этой спецоперации принимал участие старший сын князя — Роман. Именно поэтому Седов-Белозерский и не спал всю ночь — переживал за сына. Но рассказывать об этом графу он не хотел.

— Сегодня ночью новгородские федералы и московские орки напали на Польшу, — сообщил Жилинский.

— Напали? — переспросил князь. — На Польшу? С объявлением войны?

— Без объявления. Просто напали и ведут боевые действия в нескольких местах.

— А откуда у Вас такая информация, Денис Гордеевич?

— От англичан.

— Они по ночам Вам докладывают, что происходит в Польше?

— Ваша ирония, Николай Константинович, неуместна, — обидевшись, произнёс Жилинский. — Вы прекрасно знаете, что у меня налажены тесные связи с некоторыми офицерами британской разведки. Исключительно в интересах Петербурга. И меня регулярно снабжают информацией, которая может быть полезна Петербургу. Именно поэтому сегодня ночью меня в срочном порядке информировали об агрессии федералов против Польши.

— Простите, но какое отношение это имеет к Петербургу? Мы давно всем дали понять, что нас не касаются дела ни Новгорода, ни Москвы. И между нами говоря, Денис Гордеевич, мне нисколько не жалко Польшу.

— Мне тоже. Но речь не о Польше. Речь о том, что сейчас просто идеальный вариант, чтобы возобновить нашу борьбу за окончательную независимость. Пока федералы будут заняты в Польше, у них не будет сил воевать с нами. Самое время прервать перемирие и подойти к Новгороду. И выставить ультиматум о признании независимости Санкт-Петербурга!

— Вы полагаете, что федералы надолго увязнут в Польше? Вы же сами сказали, что они даже не объявили ей войну.

— Увязнут. Должны увязнуть. Но здесь очень многое зависит от нас.

— От нас? — удивился Седов-Белозерский. — Я Вас не понимаю.

— Да что же тут непонятного? — воскликнул Жилинский. — Поляки очень хотят вернуть Сувалкский коридор. Они готовы воевать с Россией, но боятся, что будет как в две тысячи двадцать седьмом.

— Будет. Ещё хуже будет. Тогда их ещё простили.

— Но коридор они вернуть всё равно хотят. И империя тоже очень заинтересована, чтобы его вернули. Мы же все понимаем, что Польша, как независимое государство, доживает последние недели, и скоро она станет частью Священной Римской империи. И между двумя кусками империи, Польшей и Литвой, будет оставаться этот небольшой кусок России. А потом рано или поздно немцы присоединят и Латвию. И тогда Священная Римская империя, возможно, замахнётся на бывшую Восточную Пруссию. А может, и сейчас замахнётся. Всё зависит от нас.

— Но почему от нас?

— Всё зависит от того, возобновим ли мы сейчас боевые действия против Новгорода. Поляки одни не рискнут объявить России войну, а немцы слишком прагматичные. Но если Петербург пойдёт на Новгород, то и Польша, и Германия объявят России войну — повод для этого сейчас есть.

— А когда Россия ввяжется в затяжную изматывающую войну со Священной Римской империей, Британия станет самым могущественным и сильным государством, как минимум в Европе, — резюмировал за графа Николай Константинович. — Хороший план у Лондона. Настоящий британский план. Но есть один момент, который меня смущает.

— Какой же?

— До меня дошла информация, что англичане обещали финнам Великую Финляндию. В составе непосредственно Финляндии, Эстонии, Карелии и Петербургской губернии.

— Я слышал про этот план. Англичан можно понять, мы постоянно отвергаем сотрудничество. Но всё можно решить. Мы можем заключить с Англией договор о дружбе и взаимопомощи и обезопасить себя.

После этих слов Жилинского Седов-Белозерский невольно усмехнулся и сказал:

— Денис Гордеевич, ну Вы же понимаете, что этот договор ничего не будет стоить. Вы уж простите меня за прямоту, но можете ли Вы припомнить хоть один случай за всю историю, чтобы какой-либо стране помог её договор с Англией о дружбе и взаимопомощи?

— Времена меняются.

— А англичане нет.

— Но другой такой возможности может не быть! Сейчас просто идеальный момент добиться полной независимости!

— Поверьте, Денис Гордеевич, я не меньше Вас хочу независимости Санкт-Петербурга. И ещё я очень хочу видеть Романова на виселице. Но всему своё время. Давайте подождём ещё немного.

— Сколько? Сколько Вы ещё хотите ждать?

— Совсем немного. И я очень надеюсь, что мы в этом деле обойдёмся без англичан.

— Мне кажется, у Вас к ним что-то личное, Николай Константинович. Каждый раз, когда я упоминаю Британию, Вы воспринимаете мои слова в штыки, что бы я ни