– Только мой? – спрашиваю, вспоминая, как перед ним на коленях стояла другая женщина. Вижу, он понимает.

– Как и обещал. Не имею привычки нарушать данное мной слово. Твой, Ника. А ты моя.

«Больше никаких Инденбергов», – читаю я в его полыхающем сумрачном взгляде. Ревнивый Нейман. Кто бы подумал. Не останови я его сегодня, он бы не сдержался. Не смог. И это меня тешит. Я испытываю первобытную радость самки, за которую самец готов надрать задницу любому, кто косо посмотрит или попытается претендовать на то, что ему не принадлежит.

А потом становится не до слов – Стефан целует меня. Ведёт руками по телу, очерчивая изгибы, о которых я и не подозревала. Прижимает меня к своему возбуждённому телу. А я хочу быть ближе, ещё ближе, запустить в него корни, опутать тонкими корневищами душу и сердце, чтобы не вырвался, не посмел. Иначе зачем это всё?

Я противоречила самой себе, не понимала своих порывов.

Впадала в крайности, когда твердила: просто секс, кожа к коже, мужчина и женщина, доставляющие друг другу удовольствие. И тут же мне хотелось большего, когда это не просто совокупление, а единение, некий мир на двоих, которого у меня никогда не было.

Он исследует меня руками и губами. Жадно вдыхает воздух. Ноздри его трепещут. Платье задирать Стефан не спешит.

Он не касается «запретных» мест, будто оттягивая самое сладкое на потом. И, кажется, наслаждается объятиями и собственными исследованиями.

Я не знаю, что мне делать. Наверное, нужно его раздеть, чтобы стать ближе. Но как только я тянусь к его рубашке, он перехватывает мои руки.

– Я сам. Доверься мне.

Кто бы сказал, что я буду доверяться Нейману, плюнула бы в лицо слишком смелому человеку.

Он поспешно целует мои ладони, пытаясь таким образом загладить собственную резкость.

Я расслабляюсь и позволяю ему лидировать.

У мужчин, наверное, это в крови – преобладать. А уж у Неймана так и подавно эти качества на главном почётном месте.

Поцелуями, неспешными движениями рук, рисованием узоров по моей коже и платью ему удалось довести меня до состояния, когда ничего не соображаешь, превращаешься в один большой кипящий котёл, где булькает, кипит, плавится, варится нечто, а мысли и сомнения сгорают напрочь.

Его руки наконец-то добираются до подола моего платья. Тянут его вверх. Разгорячённой кожи касается воздух. Это приятно, но ещё приятнее его пальцы, что ведут вверх, рождают щекотку и возбуждение. Такое сильное, что хочется выпрыгнуть из платья, вцепиться в Неймана и никуда не отпускать.

Но я ничего не делаю. Пусть он сам, как и хотел. Мне нравится ему подчиняться.

Стефан стянул с меня платье. Оценил бельё – я вижу, как на дне его глаз плещется хищное удовлетворение. Если я его сейчас поглажу, он, наверное, заурчит, как большой кот. Или зарычит, как тигр.

Позже. Я сделаю это позже. Коснусь его. Пусть только разденется. Сам, как и хотел. Почему-то он не хочет, чтобы это сделала я.

Поцелуи. Узоры. Паутина прочнее захватывает меня в плен. Тело горит от прикосновений. Теперь он добрался до моей груди. Наконец-то.

На миг в затуманенном страстью мозгу всплывает ассоциация, что Нейман слишком продуманный. Что всё, что между нами происходит, его не задевает так, как меня. Слишком уж уверенные и отточенные у него движения. И то, как он обращается с моим телом, похоже на виртуозную игру гения: легко, без ошибок, точно взятые ноты, чётко поставленные пальцы. В этом – и мастерство, и талант.

Но то, как он рвёт с себя одежду – обрывая пуговицы на рубашке, стягивая судорожно штаны, тихо радует меня. Он тоже заведён. Ему тоже не терпится. Он хочет меня очень сильно. Просто для него это не просто вставить член, а желание не напугать меня, сделать мой первый раз красивым, незабываемым и менее болезненным.

Стефан укладывает меня на кровать. Нависает сверху. Полностью обнажённый – я могла немного полюбоваться им. И то, что я видела, не остудило, а ещё больше завело.

Сплошные мышцы, широкая грудь, узкие бёдра. Туда, где нетерпеливо подёргивался его член, я старалась стыдливо не смотреть. Но мне и одного взгляда хватило.

Наверное, мне придётся нелегко. Он большой, а я маленькая. Но страха не было. Вообще. Я его потеряла вместе со стыдом. Потому что извивалась под ним и стонала, когда он ласкал языком мою грудь, теребил зубами соски, прокладывал поцелуи по рёбрам, животу и ниже.

Касался пальцами меня там, между ног. Я это уже проходила с ним и выгнулась, давая ему возможность ласкать меня ещё интимнее. Когда он стянул с меня бюстгальтер и трусики, я не поняла – слишком ушла в собственные ощущения.

Но нет. Оказывается, я не утратила стыд, когда Стефан коснулся меня языком там, в самом низу. Дёрнулась. Попыталась свести ноги, но он не дал – надавил мягко, но властно. В нём почему-то это уживалось: какая-то несгибаемая властность, когда его не переломить, и безотчётная нежность, которой невозможно сопротивляться.

И я сдалась. Позволила ему. Развела ноги шире. Язык его кружил, делал толчки, поднимая волны, от которых мне не убежать. Наоборот: хотелось идти навстречу. Я и сама не поняла, когда начала двигать бёдрами ему навстречу. С губ моих срывались стоны.

Перед тем, как сорваться в разноцветную пропасть, я прикрыла глаза. Позволила, чтобы волны захлестнули меня, взорвались внутри, сотрясли тело. Это был какой-то сумасшедший по своей силе оргазм. Я кричала, содрогаясь. Хватала руками его голову. Прижимала к себе.

Я теперь понимала, почему он никогда ни к чему не принуждал женщин. После такого хотелось дать ему гораздо больше, чем просто расставить ноги. За ним хотелось ползти, умоляя. Ему хотелось отдаваться и сполна получать взамен.

И дело не в простой физиологии. В нём жила какая-то мощная притягательная харизма, то, что делало Неймана уникальным, не похожим на других. Лидер. Мощное обаяние. Что-то такое неуловимое, что заставляло подчиняться, следовать за ним голыми ступнями по осколкам или пылающим камням и не чувствовать боли.

Он вошёл в меня одним толчком. Боль была. Сильная, но какая-то правильная. И я понимала: я её переживу, но никогда не стану прежней. И дело не в утрате девственности. Всё, что происходило между нами, гораздо глубже. По крайней мере, для меня.

– Моя, – сказал он, замирая. – Припечатал. Утвердил. Поставил точку. – Ника? – нет, всё же ему нужны подтверждения.

– Твоя, – произнесла звонко, на высокой ноте.

И тогда он начал двигаться. Вначале медленно, но так красиво, что захотелось плакать. Как жаль, что слёзы не могут прорвать барьер, дать облегчение.

Мне было больно, но я наслаждалась тем, как перекатываются его мышцы под кожей. Ласкала его руками, чувствовала жар и нечеловеческую мощь. Будто он не мужчина вовсе, а красивое, завораживающее животное.

До восторга, до криков, что рвались изнутри, но я лишь кусала губы, не давая им родиться. Лучше ему не знать, как глубоко он в меня проник. Как сильно он меня зацепил.