– Кемаль с Нихатом за ним поехали, скоро вернутся. Ужинать, наверно, после семи будем, да?

– Да, сейчас мужчины мангал разожгут, Лана стол накроет…

– Я еще рыбу нашу принесу… господи, ее Мустафа вчера купил, а как будто сто лет прошло!

Значит, Мустафа, а муж ее Кемаль, и, кажется, как-то так звали их знаменитого Ататюрка? Да, точно, откуда-то вспомнила Маша: Мустафа Кемаль – так его и звали! А Нихата ты и сама запомнила, ехидно шепнул все тот же голос… да, запомнила, потому что у меня нормальная, хорошая память.

– Да, у меня тоже вчерашний день… как будто далеко где-то, – согласилась она.

– А можно, я вам буду говорить «Маша», а не «Мэри»? Я много русских романов читала, мне нравится, как звучит… «Маша», «Даша», «Наташа» – все эти имена, где «ш». Может, из-за того, что в моем имени тоже «ш» есть?

– Зовите, конечно! Мне тоже так больше нравится, мягче как-то…

– А вы знаете, девушки, – вечно Ланка так тихо подкрадывается – точно, кошка! Вот как по этой лестнице можно тихо спуститься, а? Сама Маша стремительно бегала по ней вверх и вниз, всегда с чем-то нужным в руках, и постукивала каблучками по мрамору, и даже задники тапочек у нее всегда издавали какие-то звуки – в такт ее деятельной, наполненной жизни. А Ланка вон и ходит-то не так: мягкой лапкой, по-кошачьи, лениво и медленно! – Знаете ли вы, что звук «ш» обязательно должен быть в именах кошек? Им это нравится!

– Нет, я не знала, – удивилась Айше, радуясь, что можно подумать еще о чем-то, кроме не слишком интересующего ее меню и слишком интересующего убийства. Кошки ее никогда особо не интересовали, не вызывали ни неприязни, ни любви – но все лучше, чем думать об Эмель… а как столкнешься с чем-нибудь домашним, вроде баклажанов или обычных тарелок, так ведь сразу начинаешь думать об Эмель, а думать о ней нельзя, потому что слишком больно, и надо думать как-то так, чтобы думать только об убийстве как о загадке, а не о смерти как просто о смерти, и сейчас приедет брат, и надо сделать так, чтобы он тоже не думал, и…

В кармане у нее зазвонил телефон, она поспешно положила баклажаны, которые до этого все еще неловко держала в руках, на стол, один упал и покатился в сторону, и она автоматически потянулась за ним, но тут же остановила порыв и посмотрела на экран.

Вот. Этого она и боялась.

Этого она боялась все время со вчерашнего вечера, и это было такое длинное, такое ужасное, невыносимое время – как будто несколько лет!

Вот что она сейчас должна?.. Что она может?..

Как сказать пятнадцатилетнему мальчишке: твоей мамы больше нет? Нет и не будет, потому что… как такое можно сказать?!

– Привет, тетушка! – не ответить она тоже не могла: не Мустафе же оставлять, господи!

– Привет, Онур! Ты… ты откуда? – зачем-то спросила она. Просто чтобы что-то спросить, как-то же надо начинать разговор! Черт, Кемаль наверняка знает, как делаются такие вещи, ему, конечно, самому приходилось… и у них есть разные психологи, и их специально обучают… как можно кого-то обучить таким словам: «твоя мама умерла» или «твою маму убили»?! Как это сказать, чтобы ребенок… от маленького ребенка еще можно скрыть, что-то лгать об отъезде, а как и что можно скрыть от умного, считающего себя взрослым подростка?..

– Из Фочи, ты же знаешь! Я что-то отцу не могу дозвониться, хотел тут еще на неделю остаться…

– Отцу?.. Да, он сейчас… знаешь, Онур, тут у нас…

– Да знаю я, тетушка, что ты мнешься?! Я и отцу-то хотел позвонить… ну, чтобы его поддержать, что ли.

– Онур, ты… ты понимаешь, что говоришь?

– А что такого?! Нет, я понимаю, отцу, конечно, тяжело, все-таки столько лет вместе… но…

– Онур! – Айше, только что волновавшаяся, как избежать слез и переживаний, вся похолодела от этого развязного, бесчувственного тона. Как же можно… вот так?! О собственной матери… и потом – откуда он мог узнать?!

– Откуда ты узнал? – спросила она самое простое и очевидное, потому что обо всем другом говорить было слишком сложно – или вообще бессмысленно.

– Да она сама мне… словом, я давно знал.

– Подожди, что – что именно? – ты знал?! Что ты мог знать?

– Тетушка, ну что ты шумишь? Ну, я знал, что она собирается отца бросить… ну и что вы там все, ну с кем не бывает?! Ну я с отцом пока останусь, у меня же школа еще, а потом мне все равно скоро в университет… ну мать и решила… чего ей мучиться-то?

Так. Это все о чем-то другом. И о ком-то другом.

Не о ее брате, не об Эмель, это не ее племянник, это какая-то ошибка… вообще, все какая-то страшная ошибка!

– Онур… подожди, ты можешь говорить толком? Что она собиралась сделать?

– Она… тетушка, я же говорю тебе, что ты сама не знаешь? Она собиралась уйти от отца, вчера эсэмэску прислала, что уезжает… но я и до этого знал, что… ну, что у нее другой мужчина.

А вот это ты все-таки выговариваешь с трудом, мальчик, и правильно! Не такой уж ты бесчувственный, хоть и стараешься таким казаться.

– Она тебе прислала?.. Во сколько, можешь посмотреть?

– Да какая разница?! Днем… или нет, утром, около полдвенадцатого.

Около полдвенадцатого, повторила про себя Айше. В это время мы… что мы делали? Еще не приходила Маша, еще не уезжал Мустафа, Эмель была в доме, что-то, как всегда, делала… могла послать эсэмэску, запросто…

Запросто, короткими фразами объяснить единственному сыну такое? Нет, он говорит, что уже знал… значит, ей было нетрудно просто сообщить об отъезде. То есть она что-то готовила, убиралась, посылала Мустафу за рыбой, планировала ужин – а сама собиралась уехать? Не может быть, это как-то совсем уж… вдобавок Эрману звонила, назначила ему встречу – не слишком ли насыщенно для никогда никуда не спешащей, домашней и спокойной Эмель? Неужели она такая актриса, что продолжала вести себя как ни в чем не бывало, а сама… и ни вещей не собирала, ни нам с Мустафой ничего не сказала?!

Хотя… не «нам с Мустафой», а лично мне, а он вполне мог знать…

Да нет, не мог он ничего такого знать! Все внутри восставало против такого предположения: они оба вели себя так спокойно, так обычно – как они могли?! Или она собиралась уезжать не вчера, а просто решила и написала сыну?..

Надо обязательно узнать, что именно она написала!

– Онур, она… она написала, когда уедет? Что она точно написала, можешь мне сказать?

– Ой, да какая разница, если она уже уехала?! Сейчас посмотрю, если хочешь, и перезвоню…

– Давай! Нет, Онур, подожди! А раньше… ты говоришь, что давно знал… раньше она тебе что говорила? И… и ты знаешь, кто он? Ну, в смысле с кем она?..

– Не знаю, мать сказала, что потом познакомит, конечно… да я и не жаждал особо!

– А когда?

– Что – когда? Что ты, тетушка, правда, так все… драматизируешь, вот! Сама же разводилась, и чего? Я и то нормально воспринял… удивился сначала, конечно: все-таки родители хорошо так жили, не ругались никогда, ничего… слушай, у меня сейчас все деньги кончатся, ты мне сама перезвони, если хочешь! Все, давай!