Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, бордового цвета, не очень большой. Думаю, марки Додж.
– Он принадлежал грабителю?
– Мне так не кажется, – отвечаю я после паузы. – Меня не пытались затащить в сам пикап. Я думаю, просто какая-то случайная машина. Дальше на меня наставили пистолет и я закричала. К нам подбежал работник магазина – узнать, что происходит, и грабителя это спугнуло.
– С вами не пытались сделать что-нибудь еще?.. – спрашивает Роджерс и внимательно смотрит на мое украшенное синяком лицо.
– Нет. В этом смысле на меня не нападали.
– Вы продолжаете говорить во множественном числе. У вас есть подозрения, что грабитель был не один?
– Это был высокий человек – по крайней мере, выше меня, одетый в мешковатую одежду. Я думаю, это был мужчина, но точно сказать не могу. Мне казалось, он один, но я не исключаю наличия где-то неподалеку его сообщника.
Ручка у Уильямса наготове, а выражение лица абсолютно нечитаемое.
– Описание?
– Я уже дала описание прошлой ночью, когда меня опрашивали офицеры Махони и Спарроу, – говорю я, чувствуя раздражение. Детективы молча смотрят на меня. – Я видела только глаза. Зеленые. Разрез глаз европейский. Все остальное было скрыто одеждой, даже руки. А еще ботинки – не мартенсы, знаете, такие, с желтыми стежками. Скорее что-то военное.
– Были какие-то особенности на лице? – спрашивает Уильямс. – Татуировки, родинки, веснушки?
Я некоторое время раздумываю над вопросом и отвечаю, что я ничего не увидела.
Ручка Уильямса с шорохом скользит по бумаге.
– Что-нибудь еще?
– У грабителя был нож? Вы так порезали руки? – спрашивает Роджерс. – В ходе самозащиты?
– Нет, меня толкнули на землю, а там были осколки от чего-то вроде разбитой бутылки, – говорю я и снова провожу пальцем по красным шершавым линиям на ладонях.
– А оружие?
– Что оружие?
– Вы раньше видели этот пистолет? – Уильямс снова постукивает блокнотом по ноге. – Раз уж он принадлежал раньше вашему бывшему?
– Нет, – отказываюсь я и взмахиваю рукой. – Но у него могло быть полно оружия, о котором я ничего не знаю. Это правда, что осужденные преступники не могут владеть огнестрельным оружием?
– Да, – Роджерс покачивает ногой. – Потому мы и хотим узнать, кто им пользовался.
– Вы нам очень помогли, миссис Коберн, – заверяет Уильямс и с хлопком закрывает свой блокнот. – Шарлотта, у нас есть последний вопрос, если вы не возражаете.
Спина у меня немеет.
– Да?
– Не могли бы вы объяснить, почему ваша мать позвонила нам и попросила прислать к вашему дому офицера полиции? – хмурится Уильямс. – Есть что-то, о чем нам следует беспокоиться?
Я смотрю на свои руки. Без обручального кольца и часов они кажутся мне голыми.
– Нэнси просила проверить, все ли хорошо? – удивляюсь я и ошеломленно наклоняю голову набок.
– Да, этим утром, – уточняет Роджерс и выпячивает нижнюю губу, выставляя на всеобщее обозрение свои неровные зубы.
– Это вторая причина, по которой мы заехали. Решили убить двух зайцев одним выстрелом, – продолжает Уильямс. – Учитывая вашу историю, мы хотели убедиться, что это происшествие не вызвало у вас никаких проблем со здоровьем.
Идиомы. Я даже вздрагиваю, когда слышу эту его идиотскую фразу.
Я презираю идиомы. Ненавижу, когда люди выражаются фигурально вместо того, чтобы говорить напрямую.
– Я не знаю, почему она это сделала, – отсекаю я и начинаю в раздражении дергать мочку собственного уха.
– Она волновалась, потому что не могла до вас дозвониться.
Я поднимаю разбитый телефон.
– Ну, я его потеряла.
– Может быть, вам нужно медицинское обследование? – бесстрастно продолжает Уильямс. – Убедиться, что у вас больше нет никаких повреждений?
Я кривлю губы и нервно начинаю постукивать ногой по полу.
– Нет ничего плохого в том, что ваша мать беспокоится. Она позвонила в полицию, потому что переживает за вас.
– Это ведь значит, что вы ей важны, – сочувственно добавляет Роджерс.
«Или это значит то, что она не получила, чего хотела», – думаю я. Но детективы ничего нее знают про мою мать, так что я решаю оставить мысли при себе.
– Ну конечно, в этом нет ничего плохого. – Я прикладываю все усилия, чтобы мой голос не звучал слишком равнодушно. – И у меня снова есть мой телефон, так что я ей позвоню.
С этими словами я поднимаюсь на ноги, показывая, что разговор закончен.
– Я плохо спала этой ночью, так что пойду прилягу, если вы не возражаете.
– Конечно, – говорит Роджерс. Уильямс согласно кивает. – Мы сообщим Нэнси, что вы в порядке, но будем рады, если вы сами с ней поговорите.
– Да, пожалуйста, сообщите ей, – прошу я, и тут телефон в моей руке начинает жужжать. – Прошу прощения, джентльмены, но до двери я вас провожать не буду. Мне нужно ответить на звонок.
Я вижу на экране лицо Ноя, но в этот раз просто отключаю звук. Сейчас я слишком расстроена, чтобы говорить даже с ним.
Еще один звонок, на этот раз на экране высвечивается: «Номер абонента не определен». На такие звонки я не отвечаю никогда.
Еще один звонок. Наверное, это Нэнси.
Я не могу перестать представлять лицо Джонатана, и на сей раз из-под лыжной маски на меня смотрят именно его глаза.
Мне нужно взять себя в руки.
– Ты в безопасности, – говорю я себе. – Он не знает, где ты живешь. Он в тюрьме, он больше не может причинить тебе вреда. Все кончилось.
Только вот ничего не кончилось. Ничего никогда не закончится. Наша история навсегда останется в истории выдачи поисковика, вечная и неизгладимая. Как шрам на моем животе после операции, которую мне пришлось перенести, когда я потеряла ребенка.
И вот еще что: пистолет, который лежал в моем бардачке, принадлежит Джонатану Рэндаллу. Я украла его, когда он собирал свои вещи.
Ради защиты.
Чтобы я могла защититься, если он вернется.
И если он не лежит в тумбочке…
Я нашариваю зеленый мешочек в ящике. Он кажется тяжелым – потому я и никогда не сомневалась, что пистолет все еще там.
Но когда я развязываю мешочек, то понимаю, что внутри лежит не мой револьвер, хотя и нечто очень похожее.
Это подделка – хорошая, но все-таки подделка. У нее тот же самый вес и в точности такой же внешний вид, но это не настоящее оружие. Это не тот револьвер, который я хранила у себя все десять лет, с тех пор, как съехал Джонатан.
В обычной ситуации я бы, наверное, над этим посмеялась. Есть что-то удивительно нелепое в том, чтобы найти игрушечный пистолетик на месте настоящего.