Последние слова относились к посыльному, которого прислал юный военачальник, тоже рвавшийся ударить во фланг гоплитам. «Греки еще не начали ощущать победу, – думал Ларин, наблюдая за сражением, – они бьются еще не в полную силу. Осторожно. Вот когда их предводители решат, что сломали нас, что осталось чуть-чуть, тогда и надо отступить под самые стены, чтобы они преследовали нас без оглядки. Желая раздавить нас одним ударом и покончить с битвой. В предвкушении победы они хоть на время, но потеряют бдительность. И тогда мои баллисты „объяснят“ им, где раки зимуют».

Пока все шло, как и планировал скифский стратег, то и дело поглядывавший в сторону крепостных стен. Греческая фаланга продолжала наступление, стараясь задавить пеших скифов превосходящими силами. Ее командиры, несколько офицеров с красными плюмажами на шлемах, видели, что скифов не много. Несколько часов такого боя и все, не останется никого, кто смог бы их остановить на пути к побережью. После жестоких конных схваток, стоивших им немалых потерь, сейчас наступление развивалось для греков даже слишком хорошо.

Но, видимо, так казалось только Ларину, видевшему, как погибают его солдаты, смело сражаясь с превосходящими силами противника, но не самим грекам. Аргивцы вновь почуяли уверенность в своей силе, едва завидев такие близкие берега Истра, решили ускорить ход событий. И ввели в бой конницу.

Удар катафрактариев был жесток и страшен. Левый фланг, принявший на себя этот удар, был наполовину выкошен буквально за двадцать минут. Солнце сверкало на клинках греческих всадников, с остервенением рубивших пехоту. Скифы-лучники, выстроившиеся за спинами меченосцев, встретили их тучами стрел, поразив, однако, не многих. Доспехи у греков были первоклассные. И нужно было скифское копье, чтобы пробить их.

– А вот теперь пора, – крикнул Ларин своему адъютанту, глядя, как греческие всадники топчут копытами его пехоту. – Передай Токсару приказ немедленно отступать. А Салгиру атаковать конницу греков и задержать их наступление до тех пор, пока мы не приблизимся к нашей крепости!

Посыльные унеслись быстрее ветра, но и Токсар и Салгир не зря были опытными воинами. Приказ адмирала еще не успел достичь их, а скифская пехота с боем стала пятиться назад значительно быстрее, чем раньше. Со стороны могло показаться, что сейчас она обратится в беспорядочное бегство, побросав на поле боя свое оружие. Но этого не происходило. Даже с того фланга, где они были атакованы конницей, скифы выровняли фронт и теперь пятились назад, отбиваясь от наседавших гоплитов и катафрактариев.

К грохоту всеобщей свалки вскоре добавился боевой клич скифской конницы. Салгир, с оставшимися тремя сотнями всадников, выскочил из оврага. Проскользнув вдоль скал, он ударил во фланг не помышлявшим ни о чем подобном греческим всадникам, уже предвкушавшим скорую победу. Удар был силен, греки даже почти прекратили теснить пехоту противника, переключившись на всадников. В узком пространстве ущелья стало тесно от бешеного ржания коней, криков и стонов сражавшихся людей. Копья скифов, чешуйчатые доспехи которых ни в чем не уступали греческим, опрокинули несколько десятков катафрактариев, оттеснив их в сторону своей же пехоты.

Ларин видел, как Салгир буквально насадил на свое копье предводителя греков. Но, пробив кирасу, копье сломалось. Тогда он, отбросив обломки, выхватил меч и сшибся с другим катафрактарием. Это была невообразимая свалка, где победа вновь оказалась у скифов. Но Ларин видел и другое: ручеек скифских всадников вскоре мог раствориться в море греческих плащей. Конницы у греков все же было больше, хотя здесь ей было особенно негде развернуться. «Этого „заряда“ хватит минут на пятнадцать, – поймал себя на мысли Леха, – а потом начнется неминуемое отступление. Если не бегство».

– За мной, Уркун! – крикнул адмирал, вздыбливая коня, и, обогнув тылы своей отступавшей пехоты, нанес удар в том месте, где греческая пехота смыкалась с конницей. Пробив тонкую линию катафрактариев, он врезался в строй гоплитов и стал топтать их копытами, как раньше поступали греческие всадники с его пехотинцами.

– Что, не нравится?! – кричал в упоении боя адмирал, повалив конем очередного гоплита, а другому отвешивая хороший удар мечом по шлему. Свое копье он сломал первым же ударом о доспехи катафрактария, отправив того на встречу с богами.

– А ну-ка отведайте этот удар. – Леха рубанул мечом еще одного подвернувшегося воина, но грек отразил его удар, вовремя прикрывшись щитом. Тогда Ларин вздыбил коня, и тот ударом копыт заставил грека отлететь на пару метров. Остановила этот полет только стена из тел его товарищей по оружию, наступавшая следом.

Оглядевшийся в поисках новой жертвы, Ларин вдруг заметил в нескольких метрах от себя Токсара, который только что разделался с очередным греком.

– А ты что здесь делаешь?! – завопил адмирал. – А ну быстро отступать! Оставь греков нам.

Устремившись дальше, он увлек за собой всадников и совершенно отрезал греческую пехоту от скифской, приняв на себя удар разъяренных гоплитов, у которых украли победу.

Сколько времени Ларин сражался так бок о бок с Уркуном, он не заметил. Вокруг него бушевала смерть – сшибались мечи, копья, свистели стрелы, люди сыпались с коней один за другим. Греки наседали, и адмирал вскоре стал понимать, что в этом затянувшемся сражении греки изрубили уже почти половину его и без того малочисленной конницы. Обернувшись наконец, он заметил, что битва переместилась значительно ближе к берегу. Остатки его пехоты уже отошли к самому частоколу, прикрывавшему главные ворота крепости, и солдаты, один за другим, пропадали в них. Другая часть во главе с Токсаром приближалась к укреплениям на берегу, за которыми виднелось несколько баллист, заранее перетащенных туда с кораблей.

Конные греки же, пробившись через узкое ущелье, теперь растекались лавой, которая должна была вот-вот охватить с флангов и растерзать остатки скифского войска.

– Ну все, – выдохнул Ларин, отбивая измочаленным щитом удар меча пролетевшего мимо всадника, – пора и нам отступать.

Но не успев еще отдать приказ сражавшимся вокруг него бойцам, которых оставалось не больше половины из четырех сотен, с которыми он начинал битву, Леха увидел, как погиб Салгир. Ловким ударом, ссадив с седла катафрактария, он с ходу рубанул по голове второго, налетев на бешеной скорости, но сам пропустил удар копья возникшего из-за спины всадника. Острие греческого оружия пронзило бок молодого скифа, выбив его из седла. Обливаясь кровью, Салгир упал на траву.

Вскинув меч, Ларин в ярости хотел наказать обидчика, но в это время началась новая атака греческой конницы, почти довершившей окружение. Услышав их победные вопли почти за своей спиной, Ларин приказал немедленно отступать. И уцелевшие всадники, его и Салгира, устремились за ним к воротам крепости, которые все еще были открыты.

Леха смог перевести дух только тогда, когда ворота за ним со скрипом захлопнулись.

– Все вернулись? – прохрипел он, осаживая коня перед гигантской катапультой Архимеда и осматриваясь по сторонам в поисках Уркуна. Но, еще не дождавшись ответа, понял, что все, кто остался после этой мясорубки, – человек двести, не больше, – собрались на этой площади.