В этом и есть та страшная паутина, в которой завязаешь на каждом шагу.

Гипертрофия сознания – состояние ужасное, и во что бы то ни стало надо превращаться в нормального актера, вполне уверовавшего в свою роль.

16 марта 1941

…просвечивание безразличного, деревянного, холодного костяка во всем. Не хочется двигаться, и от такой нирваны не далеко до смерти.

Никогда не думал, что так можно оторваться от жизни. Смотрю очень часто на происходящее как посетитель зоологического сада на происходящее в клетках. На самом деле и я обитатель одной из клеток.

20 марта 1941

Оглядываюсь на уютный шкаф красного дерева в столовой с философско-историческими старыми и новыми книгами на фоне синей стены с перспективой Невского над ней, и становится жалко жизни, Übermensch[287] сменяется антикваром. Так вот и скачут точки зрения, желания, взгляды, настроение, и всему этому грош цена.

23 марта 1941

Знаменитые мартовские иды. Все рождения и смерти в семье в эти сроки. А в голове помимо того сплошной похоронный марш. Прострация, паралич и безнадежность. Готов ко всему, и прежде всего к собственной аннигиляции.

1 апреля 1941

Сессия Верховного Совета Р. С. Ф. С. Р. Справочник Академии Наук на 1941 без Николая. Завтра именины мамы, сестры, мои, смерть сестры. Чувство собственного бессилия, как перед нависшей громадной скалой. Хотя бы все это поскорее рухнуло и придавило.

2 апреля 1941

Пятидесятые именины. Был на кладбище. Из тайников памяти все опять выглянуло наружу. Больше 40 лет хожу по этим печальным гнилым дорогам кладбища. Вспоминаю похороны бабушки Домны. Поминки с кутьей и медом в доме около кладбища, потом грустнейшие похороны Илюши. Гиацинты, запах которых навсегда связался с его смертью. Фотографическая лавочка у Заставы. Покупал бумагу и пластинки, чтобы проявить и отпечатать снимки Илюши в гробу. Похороны Баумана. Потом мама, потом сестра. Прошлогодний разговор с Николаем, кому из нас кого раньше хоронить придется. На кладбище все одряхлевшее, разваливающееся, но наиболее резко напоминающее старую Россию. Дряхлый грязный поп, седой, ищет, кто бы взял отслужить панихиду. Старые памятники. Только здесь свои и остались. Вечером была молодежь – Олег, Татьяна – каменные, ничего не понимающие. И захотелось скорее навсегда перейти в это тепло-холод «своих» на кладбище. Мистицизма никакого, но грусть смерти такая тихая и успокаивающая.

3 апреля 1941

Тяжелое, нервное состояние. Могу взорваться и наделать глупости на каждом шагу. Пошел вечером в «Первое кино» посмотреть цветную «Майскую ночь». Жалостная бездарность. На экране нет света, отвратительный цвет, нестерпимый звук и невыносимая пошлость, похожая на Гоголя, как обертка карамели похожа на Джоконду. ‹…› А в голове вчерашнее Ваганьково кладбище с седым клочкастым трясущимся попиком, которому самому не сегодня завтра суждено умереть.

6 апреля 1941

История о воробье, раздавленном грузовиком. Катится страшная махина истории. Гитлер полез на сербов и греков. Того гляди последует война U. S. A. с Германией, за ней Япония etc. А отсюда это смотрится и слушается как кино и увеселительное радио. Повернул ручку: дурацкий немецкий марш, повернул еще – речь Риббентропа о начавшейся войне, повернул еще – Шопен. И все одинаково. Это – воробей, летающий около грузовика. Но вот тот же воробей под машиной и весь мир для воробьиного сознания рушится, трескается, исчезает. А в конце концов совершенно несомненно, что с точки зрения кого-то или чего-то цена этому воробью и его сознанию грош. Погибает один, родится десяток. Воробьиное племя в целом для чего-то нужно, развивается, играет роль в «борьбе за существование», какой-то шпынь в эволюционной машине.

Для преодоления ужаса и противоречия воробьиного сознания и машинной безучастности необходимо, чтобы воробей понял свою эволюционную роль и преодолел свое обиженное сознание.

Но сама эта «эволюция» может окончиться подобно воробью. Фламмарионовские кометы, болиды etc. А тогда? Апелляция к следующей инстанции и т. д.?

15 апреля 1941

Перелистывал биографию Д. С. [Рождественского]. Когда все кончено, с горы вниз видно, что вся такая жизнь была направлена на подъем рода человеческого. Это было идеальное звено общественной машины. А это так плохо понимали. ‹…› Ужас судьбы Николая висит как зловещее страшное облако надо всем.

16 апреля 1941

Сознание доходит до саморазложения, и нужен какой-то опиум для возвращения его на нормальный уровень «житейских интересов», для которых сознание, очевидно, биологически и развилось.

Многие ли это сознают? Об этом никогда не говорят и никогда не пишут. Потому что дискуссия этого – конец всему.

20 апреля 1941

Старость и смерть нужны уже потому, что все равно развивающееся сознание одного человека привело бы, вероятно, к смерти. ‹…› пробыть в состоянии «пятидесятилетнего» лет пятьдесят без помех – обозначало бы, вероятно, такое постижение мира, которое неизбежно стало бы самоотрицанием.

28 апреля 1941

Память. В ней одной необходимое условие сознания. Как осуществляется память – полная загадка. Разбирал книги – попался Moeller van den Broech. Die italienische Schönheit[288]. С этой толстой книгой переходил через Альпы итальянскую границу в 1912 г. Она при всей ее нелепости определила всю дальнейшую итальянскую философию. Или вот вышитая польская лента – Кельцы начала 1915 г. Война. Жизнь связывается памятью. Вместо разорванных мгновений настоящего цепь событий, фатум, история.

29 апреля 1941

Как плесень на березе. Кругом несчастья ‹…› Чувствовать себя каждую минуту элементом статистики – страшная гадость, и вместо гармонии кажешься себе да, вероятно, и другим ненужной случайной плесенью на дереве.

Но и само дерево того гляди срубят, устроят из него березовые дрова и сожгут. И так дальше, потому что и лес, в котором росла береза, «по случаю» превратят в пашню или стройплощадку. Наконец, сама матушка-Земля вместе с плесенью, березой, лесом и прочим имеет шансы развалиться от какого-нибудь столкновения с кометой.

От человека слишком многое требуется: глубокое сознание при полном ощущении своей «статистичности». Трагедия неизбежна, отсюда все Шекспиры. Природе следовало бы разыгрывать эволюционные представления без привлечения сознания.

5 мая 1941

…безнадежная тоска, опускающиеся руки, трагическая судьба Николая, ни минуты не выходящая из головы и парализующая все.

Мировая трагедия «Neue Ordnung»[289].

Гитлериада где-то на заднем плане и кажется иной раз пустяком.

18 мая 1941

Хочется в гроб.

28 мая 1941

Сижу, завернувшись в драповое пальто Николая…

4 июня 1941

Никогда у меня не были