– Привет, – сказал он.

Я села.

– Что случилось? Как она?

Бекетт прислонился к кухонному столику, глядя в окно, за которым бушевал ледяной ветер, закручивавший снег в вихри.

– Ее откачали. Напичкали успокоительными. С ней все будет в порядке. Настолько, насколько это для нее возможно.

Бекетт стоял, сутулясь, и говорил упавшим, бесцветным голосом. Он подул на руки еще раз, а потом встряхнул ими, как будто ему было больно. При свете гирлянд я заметила, что его свитер промок от растаявшего снега, а лицо и уши казались огненно-красными.

– Ты уехал без куртки, – сказала я. – А дорогу перекрыли до соседнего квартала…

Он кивнул.

– Я не чувствую рук.

– Господи, иди сюда.

Он снял кроссовки и стянул с себя свитер, оставшись в обычной белой майке.

– Их тоже снимай, – сказала я, показывая на мокрые от снега брюки.

– Зельда…

– Иди сюда, – повторила я.

Он снял брюки, оставшись в клетчатых трусах-боксерах, и залез на кровать рядом со мной. Мы оба лежали на боку, лицом друг к другу. Я взяла обе его руки в ладони.

– Боже, они как две ледышки! – Я поднесла его пальцы к губам, чтобы дышать на них в перерывах между растиранием. – С ней все будет в порядке?

Бекетт кивнул, не поднимая голову от подушки. Когда он был так близко, его глаза приобретали самый темный из оттенков синего, как небо перед рассветом.

– Как ты? – спросила я, держа его руки перед своим лицом. Я согревала их теплым дыханием, все время глядя ему в глаза.

– Уже лучше, – мягко сказал он.

Уголки его губ чуть-чуть приподнялись в улыбке, но тут же опять опустились. Все его лицо тоже осунулось, снова приобретая ошарашенное выражение. Он лежал рядом со мной, и я держала его руки в ладонях, но ночь уносила его за собой. Я сильнее сжала его пальцы.

– Поговори со мной, – попросила я. – О чем ты думаешь?

Он помолчал несколько мгновений, вглядываясь в мои глаза.

– Зельда, ты никогда не задумываешься, позволено ли тебе быть счастливой?

К моим глазам подступили слезы.

– Задумываюсь, – прошептала я. – Все время. Каждую минуту.

Он нахмурился и провел по моей щеке тыльной стороной пальцев.

– Как же мне грустно это слышать. А еще грустнее от того, что я не могу забрать твою боль.

– И мне, – сказала я. – Потому что я не могу забрать твою. Ты и так несешь на плечах слишком тяжелый груз.

– Наверное, мы оба его несем, – сказал он. – Но я не знаю, что мне делать, и не могу понять, не слишком ли многого я прошу. Но я могу сейчас думать только о тебе и о том, как ты взяла мою отстойную жизнь и сделала ее лучше во всех возможных смыслах.

По моей щеке потекла одна-единственная слеза. Бекетт смахнул ее большим пальцем, а потом, покачав головой, перевернулся на спину и уставился на трещины в оштукатуренном потолке, похожие на черную молнию.

– Господи, Зельда. Ты заслуживаешь гораздо больше, чем все это.

– Что ты имеешь в виду под словами «все это»? – спросила я, возвращая себе способность говорить.

– Вот это. – Он махнул рукой вверх. – Эту холодную квартиру, и разговоры с полицией о наркоторговцах, и…

– Не надо, – перебила его я. – Не отталкивай меня. Мне тоже страшно.

Он повернул голову и посмотрел на меня.

– Нет, ты очень отважная. Ты самый отважный человек, которого я встречал в жизни.

– Это не так. Я безумно боюсь. Я не знаю, что я делаю со своей жизнью и как могу стать хорошей парой для другого человека. Я не умею поддерживать отношения. Да что я говорю? У меня никогда не было отношений. По крайней мере, серьезных. Я не знаю, что я делаю со своей жизнью, и ужасно боюсь, что налажаю. Я боюсь быть счастливой. А, может быть, все именно так, как говорила Дарлин. Я боюсь, потому что я счастлива.

– Правда, Зэл? Ты счастлива?

В его глазах зажегся огонек надежды.

Вот оно. То самое мгновение. Воспользуйся им.

Я потянулась к Бекетту и села ему на живот. А потом оперлась руками на его грудь и наклонилась к нему – так, что наши лица разделяло всего несколько сантиметров. Мои волосы рассыпались, заслоняя нас от всего остального мира.

– Давай останемся с тобой вдвоем, – проговорила я. – Пусть с нами не будет ни нашего прошлого, ни нашей вины, ни миссис Джей, ни Розмари. Только ты и я, и никого больше. Давай перестанем так много думать о прошлом и о будущем. Хватит думать, говорить и задаваться вопросами о том, что мы заслуживаем, а что нет. Чего ты хочешь, Бекетт? Ты хочешь меня?

Он поднял руки, пронеся их сквозь ограду из моих волос, чтобы взять мое лицо в ладони.

– Господи, малышка, конечно. – Его голос дрожал. – Я так сильно тебя хочу. Я никогда раньше такого не чувствовал, и это ужасно меня пугает. Я боюсь, я не смогу дать тебе все, что у тебя должно быть.

– Ты уже дал мне больше, чем кто-либо еще, – прошептала я, касаясь губами его губ. – Я не хочу наломать дров. С нашим графическим романом или жизнью в твоей квартире…

– Это и твоя квартира тоже, – с жаром сказал он. – Это наш общий дом.

– А вдруг что-то пойдет не так?

– Мы этого не допустим, – произнес он. – Слишком многое стоит на кону. Правда ведь?

Я кивнула, понимая, что он говорит не только о книге или о квартире.

– Нас столько всего связывает, – прошептала я с мольбой в голосе, потому что мне было страшно это признавать. Мне нужно было знать, что он чувствует то же самое.

Улыбка, появившаяся на его лице, была прекрасна и ответила на мой немой вопрос лучше любых слов.

– Да, Зэл. Очень много всего. И я хочу, чтобы этого было еще больше…

Бекетт притянул меня к себе и поцеловал. Это был самый нежный, самый сладкий поцелуй в моей жизни. Он был лучше новогоднего поцелуя, лучше любого поцелуя в моей жизни. Он означал нечто большее. В нашем поцелуе таились обещания. Невысказанные клятвы беречь то, что мы обрели, и то, что мы создавали в этот самый момент, потому что после этой ночи дороги назад уже не будет.

Мы целовались, прерывались, чтобы подышать, и целовались снова. Он стянул майку через голову, и я выпрямила спину, чтобы изучить его тело взглядом. От открывшегося вида по моим внутренностям пронеслась новая волна жара.

– Боже, Бекетт…

Его тело было великолепным – словно высеченным из камня, но при этом мягким. От рельефных мускулов веяло силой. На его грудных мышцах были набиты две симметричные татуировки, о которых я раньше ничего не знала. Они были маленькими и четкими: две диагональные стрелы и капелька крови под каждой. Я тут же нагнулась, чтобы поцеловать каждую из них, как будто могла залечить рану, которую они олицетворяли.