— Буду, — согласился я и попросил: — Расскажи мне о нем.

— О нем? — обронила через плечо.

— О Матвее.

Сейчас совсем не время говорить о нас. Мы оба это понимали. Есть кое-кто поважнее.

— Я хочу знать все: о его здоровье, привычках, детских проказах.

Дина иронично бровь приподняла. Но я ведь не играл в заботливого отца, хотел сблизиться с мальчиком. Меня не было рядом с сыном десять лет, но я мог хотя бы разделить с Диной воспоминания о нем. Конечно, негодовал и злился, нельзя скрывать такое, нечестно это! Но я понимал, что винить Дину в лишении права быть отцом, мне ничем не поможет. Я хотел обрести семью, а не выяснять отношения и вымещать обиду. Этим ничего не изменишь, а потерять можно все.

— Даже не знаю, с чего начать, — задумчиво сказала, поставив передо мной тарелку с глазуньей и двумя кругами поджаренной докторской колбасы. Мне кажется, ничего вкуснее я не ел уже лет тысячу. Для меня давно не готовила женщина. Очень давно.

— Матвей он… — она улыбнулась непроизвольно, по-светлому так, как умели только настоящие женщины, познавшие любовь во всех проявлениях. — Он замечательный мальчик. Нет, я объективно его воспринимаю, иногда дерзит, с настроением тоже бывает, но очень хороший, добрый, ласковый.

Может, Дина не знала, с чего начать рассказ, но потом речь песней полилась. Не гладко и ровно, наоборот, прыгала с одного на другое, но так естественно. Я ел яичницу и слушал о своем сыне. Он любил футбол, как я, занимался рукопашкой (а я боксом), с компьютерными играми тоже угадал. Про его здоровье слушать было особенно больно: я должен был быть с ними! Я хотел бы быть с ними! Меня лишили этого, и мне хотелось знать, почему?

— Почему ты не сказала? — я старался говорить без претензий. Мне нужна откровенность. Хотя, вероятно, она мне не понравится. — Я должен был знать.

— Ты прав. Должна была сказать. Так правильно было бы, но когда люди делали правильно, — обреченно плечами пожала.

— Дина, — я попытался дотронуться до ее руки, но она быстро спрятала ладони, — поговори со мной. Что ты чувствовала тогда?

Она фыркнула, глаза закатила, потом прямо взглянула и сказала с жаром:

— Макс, ну вспомни, как все было. Как говорил со мной. Как визитку в лифчик засунул. Ну пришла бы я к тебе, получила бы пятьсот баксов на аборт и еще одну порцию унижений.

— Ты не могла этого знать, — вставил сухо. Даже я этого не знал!

— Я ж для тебя шлюхой была. Поверил бы, что ребенок твой? Или изводил бы меня до родов подозрениями?

— Я любил тебя, Дина. И тогда, и сейчас. Потому так злился. Обидеть и унизить хотел. Вот такой дебил, — пожал плечами. — Но поманила бы пальчиком, побежал бы за тобой как привязанный. Но ты никогда не звала.

— Не нужно, Максим, я пыталась объясниться с тобой, но ты не желал слушать: ни тогда, ни сейчас.

— Я хочу услышать, что произошло вчера ночью. — Дина фыркнула только. — Но прежде должен рассказать, почему шестнадцать лет назад в Лондон сбежал.

Если реально хочу попробовать заново, с себя начать должен. Мы оба должны все нарывы вскрыть, темные пятна наших отношений на свет и суд вытащить. А там решать, какое будущее у нас есть.

— Почему же? — тихо спросила.

— Это чертово видео с Полонским выбило так… — телефон в кармане затрещал, и я отвлекся. — Дядь Толь?

Дина подалась ко мне, напряглась вся.

— Мы едем! — и на нее посмотрел: — Есть адрес.

Дина

По дороге мы подхватили Анатолия Константиновича, дядю Толю, как называл Максим. Он пересел к нам из черного Гелендвагена. Если бы не его обаятельная, такая свойская улыбка, я почувствовала бы себя героиней бандитского фильма.

— Последний раз телефон вашего мужа был включен в районе Сергиева-Посада, на Торбеевом озере. Там отель прямо на берегу: пляж, рыбалка. Неплохое место для отдыха. Я послал туда пару ребят: администратора по-тихому расспросили, вроде они.

Они с Максом продолжали тихо переговариваться, но я не прислушивалась. Думала о том, что сына верну. А еще о том, как врежу Савину! Казалось, что ниже поступка с деньгами быть не могло — как же я ошибалась! Ощущение, что Женя собрался перещеголять сам себя в подлости. У него получилось. Настя и Матвей — непростительно. Ненавижу. Теперь я ненавидела собственного мужа. Но это ненадолго. Завтра же подам на развод!

Ничего не осталось к Жене, даже благодарности. Он все убил, растоптал, уничтожил. Единственное, что мучало и останавливало от полного разрыва — сын. Я не могла объяснить всего, поговорить начистоту, рассказать реальные причины нашего развода. Дети не должны о таком знать. Родители обязаны оберегать их от грязи взрослой жизни максимальное время. А ведь рано или поздно он захочет с Егором, сыном Насти, встретиться. А я видеть и слышать ее не могу! Сама по себе измена мужа — пощечина по сердцу для любой жены, но лучшая подруга… Женя сделал максимально больно, выкрутил ручку до предела: у меня высокий болевой порог, но даже для меня это перебор. Я не хотела думать, кто из них виноват больше. Это значения не имело. Оба эти человека стали для меня никем.

Через два часа мы остановились у Парк-отеля «Торбеево озеро». Я выскочила, не дожидаясь Макса.

— Дина, подожди, — но я уже рыскала глазами по внушительной территории. Впереди было озеро, зеркальное и гладкое. Матвей обожал купаться, а день похожий, знойный…

— Идите на ресепшен, а я на озере посмотрю… — и бросилась к мостику, ведшему на пляж.

Играла музыка, пахло шашлыком, а на большой площадке лазили дети. Матвея не было. Я пошла по пляжу, вглядываясь в лица, ища знакомую светлую макушку или высокую фигуру Жени. Вышла на другую сторону к тем, кто решил порыбачить.

— Пап, смотри какого поймал! — услышала до боли знакомый голос. Заозиралась, как заведенная. Вон он. В одних шортах, худощавое тело солнцу подставил. Рядом Женя с удочкой — прямо идиллия. Образцовый отец!

— Матвей! — громко позвала и к нему бросилась.

— Мам, ты приехала! А мы купались вчера, а сегодня на рыбалку пошли.

Он восторженно что-то рассказывал, а я обнимала и целовала его. Плакала, конечно же.

— Мам, а почему у тебя слезы?

— Соскучилась.

Я, не отпуская от себя сына, подошла к мужу. Пока еще мужу. Скоро он станет бывшим. Сейчас мне противела сама мысль находиться с ним в одном пространстве. Десять лет я считала его самым близким человеком, наравне с сыном, а он методично втаптывал в грязь наш брак и семью. Мне хотелось сжечь простыни, на которых мы спали и содрать кожу, чтобы не осталось следов его рук. Его падения. И моего тоже. Он много лет осквернял мое тело. А в конечном итоге опустился до кражи ребенка!

— Подонок! — я не совладала с собой и ударила Женю. — Папа не должен был тебя увозить. Я не разрешала, — пояснила озадаченному Матвею.