В моём окружении было много симпатичных парней, включая откровенного красавчика Вирджа, однако тёплых чувств я никогда не испытывала. Нет, ясно, что я сама запретила себе влюбляться, но когда это душа столь беспрекословно слушалась разума?

– О чём ты думаешь, Айрин? – позвал маг, и я… нет, не ответила.

Вместо этого шумно вздохнула и спросила:

– Ид, а можно задать тебе ещё один очень некорректный вопрос?

– Ну, попробуй.

Собирать в кулак храбрость не пришлось – любопытство оказалось настолько сильным, что я даже не покраснела, когда озвучивала.

– Я знаю, что девушки, наделённые Древней кровью, обязаны хранить невинность до брака, и потеря невинности – самое страшное из всех возможных преступлений, за него на плаху отправляют. А мужчины с Древней кровью… у вас ведь всё иначе, правда? Вам можно? Или вы…

Уж чего-чего, а такого мой высокопоставленный собеседник точно не ждал. Он даже вином поперхнулся и посмотрел с укором.

Через миг предложил:

– Айрин, а давай какой-нибудь другой вопрос?

Я отрицательно качнула головой, и тогда Идгард признался:

– Да, мы тоже обязаны. И нас тоже отправляют на плаху.

Я сначала не поверила, зато когда дошло… Но ведь старшему «поросёнку» тридцать один! А он…

– Как ты это выдерживаешь? – выдохнула я. А поймав ну очень неоднозначный взгляд, пояснила: – Я слышала, что для вас, для мужчин, это важнее, и сдерживаться вам физиологически сложно.

– Блокировка, – напомнил Ид хмуро. – Мне сдерживаться почти легко.

Меня вновь накрыло изумление, но продлилось оно недолго. Просто был ещё один вопрос, и любопытство буквально выло.

– А как определять? То есть с девушками всё понятно, а у вас? Вас же не проверишь. Это невозможно технически.

Идгард опять глянул укоризненно и признаваться точно не хотел, но…

– В случае преждевременной связи или измены законному супругу Древняя кровь умирает, а узор гаснет и становится неподвижным, – после очень долгой паузы сказал маг. – И это правило действует для всех, независимо от пола.

Мой взгляд опять устремился к его запястьям, и в наполнившей спальню тишине прозвучало ровное, с тенью иронии:

– Айрин, прекрати.

Вот теперь я смутилась, причём жутко, до пылающих ушей. Пробормотала:

– Прости. Я не хотела обидеть, просто это очень интересно.

– Да, я понимаю, – ирония в голосе Идгарда стала отчётливой. – А теперь давай поговорим о чём-нибудь другом? О чём-нибудь нейтральном?

– Давай, – согласилась я покорно.

– Как поживаешь? – сделав новый глоток из бокала, спросил Ид.

Увы, но ответить было нечего. Ищейка и сам знал, поэтому я пожала плечами.

– Я тоже поживаю неплохо, – заявил Ид, чем вызвал лёгкую улыбку. – Только снегопад этот бесконечный утомил.

– Да, и меня.

Новый «нейтральный вопрос», новый «ответ», и стало ясно, что говорить нам, считай, не о чем. В смысле, эти нейтральные темы совершенно неинтересны – не только мне, но и самому Иду.

Говорить хотелось о другом. О том, о чём нельзя. О симпатиях и чувствах, о том, что случилось за гобеленом. Думаю, именно поэтому разговор в какой-то момент сошел на нет, комнату вновь окутала тишина.

Теперь мы молча сидели друг напротив друга, в тусклом свете немногочисленных светильников, и пили. Я – воду, Идгард – то самое вино.

Он смотрел в пространство, а я исподволь изучала черты лица, и чем дальше, тем сильнее убеждалась в мысли – забыть этого мужчину будет очень трудно.

В какой-то миг возникло жгучее желание выпалить: Ид, я такая же, как ты! У меня тоже проклятая кровь, но… Я ведь не одна закон нарушала. Более того, мне было пятнадцать, и главными преступниками выступают мои родители. Предать их я не могла. Что угодно, только не это.

А потом Идгард поднялся на ноги. Он подарил тёплую улыбку и очень вежливый поклон. Я тоже улыбкой ответила, и тут же услышала:

– Не волнуйся, малышка, всё наладится.

– Ты о чём? – не поняла я, однако маг пояснять не стал – сделал неопределённый жест и снова улыбнулся. И, как это ни печально, направился к двери…

Останавливать его я, конечно, не стала. Очень хотела, но сил в себе не нашла.

Когда же ночной визитёр ушел, заперла дверь и вернулась в постель. Я надеялась отрешиться от этой реальности, уплыть в страну снов, но…

Нет, это оказалось невозможно. Добрых полчаса я ворочалась с боку на бок, а потом не выдержала и встала. Вновь активировала светильники, раскрыла папку с эскизами и извлекла из неё чистый лист.

Затем вытащила из специального кармашка карандаш и, освободив столик для чаепитий, принялась рисовать потрет, который никто и никогда не увидит. Я рисовала его, Идгарда, – светловолосого, невероятно притягательного и абсолютно недоступного мужчину.

Проснулась я только к обеду, но, когда спустилась в столовую, узнала – проспала не я одна. Все, исключая лишь его светлость, выглядели сонно, а леди Элва так и вовсе зевала, прикрывая ладошкой рот.

Широко улыбнувшись представителям благородного семейства, я проследовала к своему месту, а присев на стул, поинтересовалась:

– Вирджин опять в студии?

– Не знаю, – подавив очередной зевок, сказала Элва. – Наверное.

А через пару минут, когда все уже принялись наполнять тарелки, оказалось – нет, будущий великий скульптор в творческий процесс ещё не погрузился. Он по-прежнему с нами, просто спал дольше всех.

Впрочем, опоздание Вирджина значения не имело, в явлении младшенького «поросёнка» был другой, куда более примечательный момент. Такой, что все мы дружно замерли и приоткрыли рты, а маркиза даже подпрыгнула на стуле.

– Вирджик, милый… – шокированно позвала она. – Это что? Откуда?

– Упал, – добравшись до своего места, пробормотал красавчик.

– Что? Вот прямо так? Глазом?

– Угу.

Парень уселся, гордо заправил за ворот салфетку, а потом всё-таки объяснил:

– Поскользнулся, когда шел к кровати, и упал прямо на набалдашник – тот, который на спинке. Причём имел все шансы упасть и вторым глазом, но в последний момент повезло… Боги миловали!

Прозвучало ворчливо, а в последних словах и вовсе ехидство послышалось, и это вызвало не самую адекватную реакцию – я почему-то на Ида покосилась.

Ищейка мой взгляд поймал, и это внезапно смутило. Да чего это я… Фингал Вирджину мог поставить кто угодно… Почему сразу об Иде подумала? Отчего?

А спустя час, когда мы с сообщником пообедали и всё-таки переместились в студию, я попробовала вопрос прояснить, но вместо желанной исповеди услышала: