Я решил посмотреть, как это будет происходить. Не каждый день такое встретишь — младшенькая дочка пресвитера Жохова пожирает живых карасей и пляшет под полной оранжевой луной. Отличная быдлеска получилась бы, особенно если наложить классическую музыку, лучше Вагнера. Да, именно Вагнера, «Полет Валькирий», который подходит практически к любому видеоряду.

Иустинья перла к ручью с упрямством трелевочного трактора. У меня возникло совсем уж нехорошее предчувствие. А что, если эта малахольная опять за свое возьмется? А я ее не успею спасти — это все ляжет неподъемным грузом на мою совесть…

Я стал шагать побыстрее. Я не очень опасался, что Жохова меня услышит — когда человек переносит тяжести, ему не до шагов за спиной. Жохова тем временем несколько утомилась, запыхтела и засвистела, так что я ее пожалел — ведра с карасями весили килограммов тридцать, Жохова в очередной раз демонстрировала несгибаемость и внутреннюю мощь.

Жохова неотвратимо направлялась к ручью. Почти полкилометра, и без единой передышки. Видимо, внутри нее работал мощный духовный реактор, производивший необходимую для дурных выходок энергию.

Жохова осторожно спустилась к воде, поставила ведро на мостки и села рядом. Я прятался в смородиновом кусте и наблюдал. Луна светила в полную силу, света было достаточно, обстановка романтическая, для быдлески как раз то, что надо, жаль электричества в аппарате совсем не осталось.

Вдруг Жохова начала петь.

По-английски. Удивительно скверно и удивительно при том хорошо. Одновременно. Не то чтобы хорошо, но проникновенно как-то, я с трудом верил, что это она. И слуха никакого. Вообще то есть не попадала в тему, а все равно. Душа пела, никак не меньше.

А потом она достал первого карася. Я сощурился.

Чешуя блеснула живым золотом под луной, я затаил дыхание.

Жохова погладила рыбину, затем бережно отпустила ее в воду. Достала другую, отпустила. И петь не переставала, только чуть голос прижимала. Так она всех и выпустила.

Тег «Милосердие».

Тег «Удивление».

А что тут еще скажешь?

Глава 20

Катаболический эффект

— А где рыба? — спросила Снежана.

В Снежане который уже день бушевал кулинар. Утро встретило нас гренками с чесноком и ячменным кофе из пачки тысяча девятьсот семьдесят девятого года, его, конечно же, принес Капанидзе. Я не любитель чеснока и кофезаменителей, но Снежана приготовила вкусно, даже Иустинья гренки съела. Если смотреть правде в глаза, это было странно. Никогда не мог предположить, что такой человек, как Снежана, умеет готовить что-то, кроме мюслей с молоком.

К обеду Снежана обещала уху по-царски, и Листвянко наточил ей нож и пообещал зарезать всю рыбу и даже ее почистить, ну, в крайнем случае, заставить это сделать какого-нибудь добровольца, но, как выяснилось, рыба исчезла.

Листвянко с серьезным видом отправился убивать карасей, а вернувшись, сказал, что караси испарились. Ведра есть, вода есть, рыбы нет. Снежана расстроилась, а все остальные стали выяснять, что стряслось. Герасимов предполагал, что карасей слопали кошки, в крайнем случае, выдра, вылезла ночью из ручья — и готово. Листвянко выступал за то, что это енот, Пятахин же озвучил более очевидный вариант — карасей сожрал не енот, а оголодавшая Иустинья — он видел у нее на рукавах чешуйки.

Иустинья плюнула в горсть и растерла о стену, видимо, этим она проявила к Пятахину крайнюю степень презрения.

— Тогда кто? — спросил Пятахин. — Я очень хотел с утра отведать рыбки, а тут жестокий аут.

Отдельная часть стаи выступила за мистическую трактовку событий, носительница туберкулезных молекул Рокотова сказала, что она слышала ночью шаги. И это были явно не простые шаги — некто явился и увел за собой рыбу.

— В каком смысле увел? — спросила Снежана.

— По воздуху, — изобразила Рокотова.

— Понятно, — сказал Пятахин. — Я так и думал. Кто-то пришел — и увел рыбу по воздуху…

Но никто не засмеялся, видимо, вполне допускали такую возможность.

— Это, наверное, урки, — сказал Лаурыч.

Все напряженно замолчали.

Урки.

— Точно, это урки, — продолжал Лаурыч. — Мы легли спать, они подкрались — и украли карасей. Им жрать нечего, вот они и лютуют.

Слово «лютуют» — сильное слово, Снежана нахмурилась, Рокотова придвинулась ближе к Герасимову, по народу прокатился трепет сплочения, Листвянко хрустнул кулаками, Пятахин взялся за лопату, Александра поглядела на меня.

— Урки беспредельничают, — пояснил я. — Все в порядке.

— Сегодня рыбу украли, а завтра они что украдут? — спросил Пятахин. — Так ведь, Жохова?

— Я не знаю… — покраснела Иустинья.

— Так что же нам делать?! — Снежана нервно дернула глазом. — Может, дежурство по ночам вести?

Все поглядели на Жмуркина.

— А может, все-таки кошка? — робко пропищала Жохова. — Или страус…

— Не надо дежурства, — сказал Жмуркин. — С чего вы взяли, что это урки?

— А кто же еще? — воскликнула Снежана. — Это урки!

— Урок надо держать во как!

Листвянко продемонстрировал свой вполне себе кулачистый кулак.

— Если их не обломать, они на голову сядут!

Многие согласно кивнули.

— А вдруг это не урки? — спросила Жохова. — Вдруг это все-таки выдра?

— Да какая выдра?! — едва не подпрыгнул Пятахин. — Выдра-быдра, это не выдра, это УРКИ! Знаете стихи — «злой уркан на крышу лезет, чистит свой наган»?

— А может, действительно не они? — спросил Герасимов.

— Они, — отрезал Пятахин. — Не, Герасим, я понимаю, у вас в баторе тоже их полно, но тут другое дело…

— Хватит! — Жмуркин треснул кулаком по столу. — Прекратить этот бестолковый треп! Рыбу съели кошки!

— Знаем мы этих кошек, — пробурчал Гаджиев. — У меня носки пропали…

— Это Пятахин, могу поспорить, — сказала Снежана.

— Это Снежанка, — огрызнулся Пятахин.

— Это кошки, — сказала Жохова.

— Это не кошки, это урки, — напомнил Лаурыч.

— Стоп!

Жмуркин хлопнул по столу еще раз.

— Всё! — сказал он. — Всё! Объявляю выходной. Сегодня! Отдыхаем! Далеко не отходить!

Жмуркин выскочил из-за стола и быстрыми шагами убежал в палату, где некоторое время в ярости переворачивал свободные койки.

— Нервничает шеф, — зметил Листвянко. — Кашляет…

— Пусть ему Снежанка банки поставит, — сказал Пятахин.

— Сейчас я тебе банки поставлю, — пообещал Листвянко. — И пащелки пообламываю.

— Жрать охота, — заметил на это Пятахин. — Рыбы нет, картошки нет. Кто со мной за горохом?

— За каким еще горохом? — насторожился я.

— За русским, — облизнулся Пятахин. — Жохова мне заказала, говорит, без гороха уснуть не может…

— Он врет! — крикнула Жохова. — Я вообще горох не ем!

— Ну, правильно, — согласился Пятахин. — Она горох не ест, она на нем на коленях стоит. Перед сном. Чтобы в голову греховные мысли не лезли.

— Я не стою на горохе!

— Да ладно, — отмахнулся Пятахин. — Все знают, что ты мракобесишь по полной.

Пятахин достал из-за спины корзинку,