Пара шла по набережной, пиная ногами кучи принесенных туда ветром листьев, и вскоре миновала светлое массивное здание министерства обороны.

– Но почему? Почему Уркхарт? – удивленно пробормотал Джон.

– Понятия не имею, – ответила Мэтти. – Уркхарт держится очень замкнуто, хотя уже давно работает в Палате. Аристократичный, окончил престижную школу… Одиночка, не из тех, кого называют «свой парень», особых друзей нет, но никто и не испытывает к нему ненависти настолько, чтобы устроить травлю, как это произошло с Сэмюэлем. Никто не знает, что он думает о происходящем – в качестве Главного Кнута его мнения никто не спрашивал.

Корреспондентка повернулась к своему коллеге:

– Знаешь, ведь он может пройти по центру, как человек, которого не любят меньше остальных. Возможно, Лэндлесс сумел отыскать победителя.

– Значит, ты думаешь, что он выйдет на выборы?

– Уверена, что так и будет. Уркхарт еще в июне сказал мне, что будет гонка за лидерство в партии, и тогда категорически отказался сбросить себя со счетов. Он хочет получить этот пост и выставит свою кандидатуру.

– Звучит классно: «Человек, который знал, к чему все идет».

– Жаль, что нет газеты, в которой я могла бы это написать, – грустно улыбнувшись, сказала Сторин.

Краевски остановился и посмотрел на нее. Волосы женщины сияли в свете, отражавшемся от каменных стен здания парламента у нее за спиной, которые были мягкого желтого цвета. Джон спрашивал себя, действительно ли он услышал намек на сожаление в ее голосе.

– Грев отказывается напечатать твою статью, и вдруг газета объявляет о своей поддержке Уркхарта, – произнес он задумчиво. – Он обезвредил одну бомбу и тут же швырнул другую… Что-то не верится мне в такие совпадения.

– Я думала об этом целый день, – кивнула Мэтти. – Самое простое объяснение обычно бывает легче всего принять. Все дело в том, что Грев Престон представляет собой жалкое подобие главного редактора и отчаянно боится сделать что-нибудь не так. Зная, что Лэндлесс намерен швырнуть шляпу Уркхарта на ринг, он побоялся огорчить своего хозяина, и моя история показалась ему слишком горячей.

– Так ты считаешь, что за всем этим стоит Лэндлесс?

– Такое возможно. Он всячески приветствовал гонку за лидерство, впрочем, как и многие другие. На выходных через неделю после выборов Уркхарт рассказал мне о внутреннем соперничестве и недовольстве внутри правительства. Тот, кто мутит воду, скорее всего, является членом Кабинета, но, возможно, это и Лэндлесс. И я намерена точно узнать, кто это.

– Но как, без газеты?

– Престон по дурости своей потребовал, чтобы я отработала полагающиеся три месяца. Отлично. Они могут не печатать мои статьи, но я не перестала быть журналисткой и вполне могу задавать вопросы. Если правда хотя бы наполовину так отвратительна, как я думаю, мой материал вполне можно будет напечатать и через три месяца. Да, я лишилась работы, Джонни, но мое любопытство осталось при мне.

«А как же насчет обязательств?» – безмолвно, одним лишь взглядом спросил заместитель редактора.

– А ты согласишься побыть моим шпионом в стане врага – приглядывать за Лэндлессом, чтобы понять, что он задумал? – спросила Сторин.

Краевски кивнул, спрашивая себя, не пытается ли она его использовать.

– Спасибо, Джонни, – прошептала Мэтти, после чего сжала его руку и скрылась в ночи.

Новости следующего дня переполняли размышления о том, выставит ли Уркхарт свою кандидатуру на пост лидера партии. Средства массовой информации настолько разгорячились, что в случае его отказа почувствовали бы себя оскорбленными, однако даже к трем часам дня он все еще не дал окончательного ответа. К этому времени Мэтти уже не находила себе места, но не из-за Главного Кнута, а из-за Роджера О’Нила. Она просидела в его кабинете полчаса и чувствовала, что ее нетерпение набирает обороты.

Перед этим она позвонила в штаб партии, чтобы услышать официальную точку зрения о компьютерах, рекламной литературе, процедурах отчетности и Чарльзе Коллинридже. Иными словами, журналистка хотела получить ответы на беспокоившие ее вопросы и обнаружила, что Спенс был совершенно прав, говоря о запрете для персонала на контакты с прессой в течение всей кампании. Журналистка могла разговаривать только с пресс-бюро, однако даже там никто не смог или не захотел отвечать на ее вопросы.

– Складывается впечатление, что вы расследуете наши расходы, – полушутя предположил голос ответившего ей по телефону сотрудника.

Тогда она позвонила в офис О’Нила, и ее соединили с Пенни Гай. Мэтти попросила разрешения прийти на следующее утро и поговорить с Роджером, которого знала по встречам на нескольких приемах.

– О, мне очень жаль, мисс Сторин, но мистер О’Нил старается не занимать утро, которое посвящает работе с документами, а также внутренним встречам, – заявила Пене-лопа.

Это была ложь, к которой ей приходилось прибегать все чаще, так как расписание ее босса стало вопиюще беспорядочным. Теперь он редко появлялся в офисе раньше часа дня.

– Как насчет половины третьего? – предложила секретарь, надеясь, что в это время Мэтти сумеет застать О’Нила в офисе.

Пенни не знала, как действует кокаин на мозг. Наркотик делал Роджера суперактивным, и он не мог спать, пока большая доза депрессантов не подавляла действие кокаина, после чего он погружался в тяжелый сон. Просыпался О’Нил теперь не раньше полудня, а иногда и позже. Гай не понимала, что происходит, но все равно сильно страдала.

Она волновалась все сильнее, пока приехавшая в офис Мэтти сидела там и ждала ее начальника. Он поклялся прий-ти вовремя, но часы на стене продолжали неумолимо тикать, и Пенни больше не могла придумывать причины его опоздания. Его публичная бравада и приступы раскаяния, когда он оставался один, его необъяснимое поведение и дикие вспышки медленно и болезненно уничтожали ее веру в него.

Секретарша принесла журналистке еще одну чашку кофе.

– Давайте, я позвоню ему домой, – предложила она. – Может быть, ему пришлось вернуться. Он мог что-то забыть или плохо себя почувствовал…

Она присела на угол письменного стола в кабинете О’Нила, сняла трубку прямого телефона и набрала номер. Слегка смущенно поздоровавшись с Роджером, девушка шепотом сказала, что Мэтти ждет его уже более получаса и… На лице у нее появилась тревога, потом боль и наконец ужас. Она бросила трубку и выскочила из кабинета, как будто за ней гналась стая демонов.

Посетительница потрясенно наблюдала за происходящим: она неподвижно сидела на своем стуле, словно приросла к нему, сжимая в руках блюдце и будучи не в силах заговорить или пошевелиться. Когда за умчавшейся секретаршей с грохотом захлопнулась дверь, Сторин встала, подошла к телефону, взяла трубку, болтавшуюся на шнуре, и поднесла ее к уху.

Она услышала голос, который с огромным трудом узнала, и не сразу сообразила, что это Роджер О’Нил. Слова его звучали невнятно и были лишены смысла, словно их бормотала кукла с садящимися батарейками. Он что-то восклицал, стонал, делал длинные паузы, всхлипывал – это была безумная музыка человека, теряющего себя. Мэтти аккуратно положила трубку на рычаг и отправилась на поиски Пенелопы.