– Когда ты был ребенком, вы были близки с отцом? – поинтересовалась я.

– Да, очень. Должно быть, тебе сложно представить его кем-то иным, кроме как прикованным к постели стариком, которого ты видела, но когда-то он был молод. С рождения не пышущим здоровьем, я полагаю, но все же с виду вполне благополучным. Он часто ездил по деревням со мной и моей матерью.

– А где был в это время Сирен?

Талин продолжал смотреть на дорогу.

– Сирен оставался дома со своими няньками. Ему не нравилось покидать гору.

– Иногда мне становится его жаль, – призналась я. – Должно быть, у него было очень одинокое детство.

Он кивнул.

– Я всем сердцем любил свою маму, но никогда не был согласен с тем, как она относилась к Сирену. Я думаю, что она гневалась на него за то, что когда-нибудь корона должна была перейти к нему, а не ко мне.

– Но он был всего лишь ребенком.

– Знаю, но и представить себе не могу, что она, должно быть, чувствовала, оставляя все в Варинии только для того, чтобы стать второй женой моего отца. Думаю, она верила в то, что однажды, если я все-таки стану королем, она смогла бы остановить то, что происходило – и до сих пор происходит – с вашим народом.

Когда наши глаза встретились, я ощутила резкий всплеск надежды. Значило ли это, что Талин не согласен с планами своего брата?

– Если бы только Сирен чувствовал то же самое, – отважилась произнести я.

Мы уже почти добрались до замка, и карета с грохотом подъехала к нам сзади.

– Сирен боится. Он видит, как отец умирает молодым, и беспокоится, что его самого постигнет та же участь. И, несмотря на свои многочисленные недостатки, мой брат любит свое королевство. Он не хочет, чтобы оно попало в руки наших врагов.

– Каких врагов? – спросила я.

Талин посмотрел на меня, оглянувшись через плечо.

– Сложно сказать. Сейчас у нас их много. Не только лорд Клифтон, но и галетяне на севере, а еще восставшие на юге.

– И ты считаешь, что ему следует продолжать эксплуатировать варинийцев на благо Иларии?

Его челюсть сжалась.

– Нет. Я разделял взгляды моей матери на это еще до того, как посетил ваш дом.

Карета проехала мимо нас, и Талин поравнялся с капитаном. На мгновение я осмелилась надеяться, что этот несчастный случай может все изменить. Я увидела что-то в глазах Сирена, какую-то крупицу человечности, которую он прятал за своей бледной маской. Он все еще был ребенком, потерявшим мать, просто он никогда не чувствовал себя любимым.

Сирен сказал мне, что обязан мне жизнью. Возможно, взамен он отдаст варинийцам их жизни.

Талин спешился у подножия горы и повернулся, чтобы помочь мне спуститься, взяв меня за талию и с легкостью приподняв, как будто веса во мне было не больше, чем в ребенке. Сквозь тонкий шелк я чувствовала жар его рук, между нами не было даже сорочки или нижней юбки. И, боже, помоги мне, я желала, чтобы его руки двигались выше, ниже, везде. Я хотела поцеловать его так, как Зейди целовала Сэми, долго, медленно и сокровенно.

Едва коснувшись ногами земли, я подняла на него глаза, неуверенная в том, что увижу в его взгляде. Мы едва знали друг друга, но Талин был для меня ступенькой между этой жизнью и той, что я оставила позади. И на мгновение я понадеялась, что мне не придется преодолевать эту дистанцию в одиночку.

Но затем его глаза скользнули с моих глаз на мою правую скулу, и мой желудок сжался, как кулак.

Мой шрам. В воде я пробыла не так долго, но я прижималась своей правой щекой к спине Талина, пока мы ехали. Я устояла перед искушением коснуться своего лица, а взгляд Талина стал суровым, когда он отступил от меня и поклонился.

– Будьте осторожны, миледи, – сказал он. А затем исчез.

Когда я наконец вернулась в свою комнату и встала перед зеркалом в полный рост, то не должна была удивляться тому, что увидела небольшой участок поврежденной розовой кожи на своей щеке, который, конечно, увидел и Талин, судя по тому, как он посмотрел на меня после возвращения. Но хоть я уже давно и приняла этот шрам как часть моей внешности, я уже привыкла видеть себя без него.

Мои глаза наполнились слезами, когда я осматривала порванный, забрызганный грязью подол своего платья и спутанные волосы. Я вся пропахла озерной водой, что для окружающих, думаю, было не очень-то приятно. Но хуже всего было не то, что Талин узнал правду, – а то, что он посмотрел, как мама смотрела на меня после несчастного случая. Так, будто я стала незнакомкой.

Эбб ахнула в ужасе, когда зашла в комнату следом за мной.

– Миледи, что с вами произошло?

Я обернулась, чувствуя пробирающую до костей усталость.

– Я все объясню. Только, пожалуйста, попросите подготовить для меня ванну.

Она кивнула, а ее синие глаза округлились от удивления, и она стремительно помчалась вниз по коридору, чтобы позвать горничную. Когда ванна была подготовлена и мы снова остались одни, я рассказала ей о Сирене.

Она сидела не моргая, а ее рот медленно открылся, когда я вспоминала, как он чуть не утонул.

– Ради Талоса, Эбб, ты не могла бы перестать так на меня смотреть? – сказала я, когда наконец закончила повествование, а выражение ее лица не изменилось.

– Простите. Я просто никогда не слышала ничего подобного. Вы спасли его от водных духов! Вы вернули его из мертвых!

Я закатила глаза и жестом попросила ее помочь мне с крючками на платье. Пока ее пальцы ловко их расстегивали, я подумала о Талине, и мой живот скрутило от смеси желания и боли.

– Конечно же, нет. Если бы он умер, я бы не смогла его спасти. – Я сразу представила, как эта история разойдется через слуг. Слухи о том, что я воскресила мертвого человека, разлетятся уже к ужину. – Ты не должна никому об этом рассказывать, Эбб. Принц Сирен сам поделится этой историей, когда будет готов.

– Да, миледи.

– Я не шучу. Если я услышу хотя бы одну сплетню из-за тебя, я начну заставлять тебя опорожнять ночной горшок каждый день.

Она подавила хохот.

– Я понимаю. Давайте снимем с вас эту мокрую одежду и отправим в ванну.

Я долго лежала в ванне, оттирая с себя запах озерной воды мылом с ароматом лаванды и расчесывая свои длинные волосы. Эбб предлагала мне подстричь их, чтобы они стали более послушными, но большее, на что я была согласна, – это подровнять их. Я знаю, что Зейди ни за что не состригла бы свои волосы, и я не хотела отличаться от своей сестры. Мое отражение в зеркале будет единственным способом наблюдать за тем, как она меняется с возрастом.