– Возможно, какой-то глюк, – раздается голос Мейв с другого конца комнаты. – Самозагрузка. И ноутбук автоматически вышел в Сеть, в прямой эфир.

Хотелось бы в это верить, но я никогда о подобном не слышала. Компьютеры сами собой не просыпаются и не запускают прямые эфиры.

– А ты можешь зайти на страницу через телефон и отключить эфир? – спрашивает Ана.

Я подтягиваю к себе сумку, достаю трясущимися руками телефон и ввожу пароль на страничке в «Фейсбуке». Высвечивается уведомление, что профиль уже открыт. К счастью, при выборе нужной опции можно завершить эфир. Я нажимаю значок.

Видео отключилось, я молча смотрю в пустой экран.

– С компьютерами иногда происходят странные, необъяснимые вещи, – говорит кто-то из женщин.

– Происходят, – эхом отзываюсь я, растирая покрасневшую шею. – Схожу за водой.

Под взглядами присутствующих я покидаю гостиную и направляюсь по коридору в ярко освещенную маленькую кухоньку.

За мной по пятам идет Фиона.

– С тобой все хорошо?

Я оборачиваюсь.

– Нет! Это был полный треш! Ты же видела? На моей страничке в «Фейсбуке» шел прямой эфир, в мое отсутствие! Что за чертовщина? И сундук в кабинете открыт. Я его не открывала. Кто-то забрался в дом. Рылся в моих вещах. Я…

Сестра кладет руки мне на плечи.

– Успокойся, выдохни.

Я втягиваю воздух и, запрокинув голову, выдыхаю.

– Сначала разбитое пресс-папье, – говорю я, продолжая делать глубокие вдохи, – потом открытый кран, потом запертый на ключ кабинет… В доме как будто полтергейст завелся.

– Ты сказала «полтергейст»?

– А ты как это объяснишь?

– Понятия не имею, как работает электроника, но, возможно, Мейв права – произошел технический сбой.

Я ничего не отвечаю.

– Из хорошего – в кабинете у тебя идеальный порядок. Если бы мой компьютер внезапно запустил прямой эфир, – усмехается Фиона, – люди полчаса созерцали бы гору грязных кофейный чашек.

Даже изобразить улыбку не получается.

– Видишь ли, в мире много странного, – продолжает она. – Это факт. Не позволяй себе зацикливаться. А то опять начнешь повторять чушь о полтергейсте. Если ты подозреваешь, что бывшие арендаторы просочились сквозь стену и запустили эфир на ноутбуке, я сама куплю тебе собаку. – Сестра улыбается. – Может, нальем тебе большой бокал вина и сделаем вид, будто нам жутко интересна книга – какую они там собираются обсуждать?

Я благодарна Фионе за поддержку. Она изо всех сил пытается меня развеселить, отвлечь от тревожных мыслей… только безрезультатно. В голове слишком много неприятных мыслей, которыми я с ней никогда не делилась, и их груз, кажется, вот-вот меня раздавит.

– Это нечто большее, – шепчу я.

Сестра непонимающе на меня смотрит.

– Думаю… кто-то сделал это нарочно. Это послание.

– Ты осознаешь, что говоришь как параноик?

Я опускаю глаза.

– Фиона, ты не все знаешь, я не рассказывала.

Мой взгляд встречается с напряженным взглядом Фионы.

Воздух в помещении так сгущается, что тяжело вдохнуть.

Сзади раздаются чьи-то шаги.

– Все хорошо? – жизнерадостно спрашивает Лора.

Я оборачиваюсь к ней и киваю.

Момент безвозвратно упущен.

Пытаясь унять сердцебиение ровными, глубокими вдохами, я поднимаюсь по узкой лестнице на второй этаж. Надо бы умыться. Где же тут ванная?

Я открываю первую дверь на лестничной площадке – и смущенно подаюсь назад.

– Простите! – извиняюсь я перед девочкой-подростком, сидящей с мобильником на кровати. – Я искала ванную комнату.

– Следующая дверь. – Девочка с любопытством меня рассматривает. – Это вы писательница?

– Я.

– Клево, – чуть улыбнувшись, говорит она.

– А ты Фиби?

– Ага!

Комната сильно отличается от остального дома – настоящая берлога подростка: всюду лаки для ногтей, ватные шарики, на туалетном столике теснятся флакончики духов и яркие разноцветные бутылочки с лосьонами для тела, на уголках зеркала развешаны бисерные ожерелья. Обстановка почему-то действует на меня успокаивающе.

– Надеюсь, книжный клуб тебе не мешает?

Она пожимает плечами.

– Я читала вашу книгу. Мне понравилось.

– Ой, спасибо, – говорю я, отступая в коридор.

Сколько Фиби лет? Тринадцать? Четырнадцать?

– Вон там стоит, – уточняет она, показывая на верхнюю полку книжного шкафа, украшенную гирляндой крошечных звездочек.

– Ты много читаешь, – отмечаю я, разглядывая корешки книг. – Эмма Клайн, «Девочки»… Я очень любила этот роман. У тебя и «Элеанора и Парк» есть?!

– Одна из любимых книг, – с загоревшимися глазами говорит Фиби.

– А «Виновата ложь» ты читала? Чудесный роман, немного напоминает «Девочек».

Фиби подходит к книжному шкафу и достает упомянутую книгу.

– У тебя отличный вкус! Ты можешь что-нибудь порекомендовать для обсуждения на следующем собрании книжного клуба, – замечаю я.

Она смущенно улыбается и ставит книгу на место. А я вдруг замечаю на полке фотографию в серебряной раме, окаймляющей лицо, которое я не видела четырнадцать лет, которое является мне в жутких ночных кошмарах, от вида которого останавливается сердце и перехватывает дыхание.

Лицо Люка Линдена.

На снимке Люк Линден в том же коричневом вельветовом пиджаке, в котором когда-то непринужденно расхаживал по блестящим деревянным полам университетской аудитории, поскрипывая подошвами дорогих туфель.

На снимке он аккуратно придерживает локтем голову круглолицей черноволосой девочки. Взгляд девочки устремлен на него, а он, довольный, уверенный, улыбается в камеру, и от улыбки в уголках глаз лучатся морщинки.

– Кто?.. – выдавливаю я из себя единственное слово.

– Это я с папой, – отвечает Фиби. – Он умер, когда мне было четыре года.

Я не признаюсь, что знаю об этом. Аномально теплой осенью Люк Линден утонул в одном из заливов полуострова Гауэр, о его смерти писали в газетах.

В тот день мы с Флинном ехали на поезде в Бристоль и, сидя друг против друга, обсуждали, не сбежать ли нам на Рождество в один из отелей Озерного края. Глядя в окно, я уже рисовала в воображении прогулки по серебристым от инея холмам и обеды в пабе с соломенной крышей, как вдруг заметила в темном стекле отражение газеты, брошенной каким-то пассажиром на соседнее сиденье. С разворота улыбалось знакомое лицо.