– Не фантазии, Масико-кун, а логические умозаключения.

– Идиотские фантазии. И доказательств тому полно.

– Ну, давай, рассказывай.

– Полно, я тебе говорю. Сколько хочешь. Например, моя тетрадь. В ней все мое – и мысли, и манера выражения, и действия. Никто другой этого знать не может. Копировать бесполезно. Так что я все сам.

– Было бы время…

– Бред сумасшедшего! Как можно подделать Тикако, Нана, наш дом в Кухиро, ту тетрадь?! Откуда ты знаешь, что это подделка?

– Не было у тебя никакой жены. И женщина по имени Тикако, и младенец по имени Нана, и жестокие сексуальные маньяки, и якобы убитый тобой человек… Ты думаешь, это правда? Ничего этого не было. Одни выдумки.

– Чушь! Вот тебе главное доказательство. Ты так говоришь, потому что не видел моей тетради. Это и есть главное доказательство – ее написал я. Почерк мой! Мой! Это я писал! Мой почерк трудно подделать. У него есть особенности…

– И все-таки подделали, Масико-кун. Любой почерк можно подделать. А особенности… особенный почерк еще легче подделать.

– Ну, не такой уж он у меня особенный… Хочешь сказать, кто-то смог подделать такую большую тетрадь? Кто? Ерунда! Никогда не поверю. Такого быть не может. Зачем? Чушь собачья!

Во-первых… да, во-первых, с чего они копировали? На заводе много работы, и в последнее время я вообще не написал ни строчки. Где можно было взять образец моего почерка, какой-нибудь написанный мною текст, чтобы с него копировать?

– А ты, случайно, не забыл одну вещь? – Было в спокойном тоне Митараи что-то неприятное, действующее на нервы.

– Что именно?

– Ты письмо от имени Рёко писал?

– А-а…

По спине будто пробежал электрический ток. Я не сразу понял, в чем причина. Услышал ли я в словах Митараи отзвуки неоспоримой правды? Или это был шок от моего поражения?

Нет. В тот момент я сопротивлялся услышанному всем своим существом. Его слова вызывали у меня чувство, близкое к физическому отвращению. Ведь стоило мне принять то, что говорил Митараи, как все пережитые мной мытарства теряли смысл. Я это инстинктивно чувствовал.

– Стой! Подожди! Ты хочешь сказать, что это Рёко? Так получается?

Это единственное, что я не мог для себя принять. Все остальное можно было признать, но только не это. Ведь сострадание, испытываемое к Рёко, служило единственным основанием моих действий, в которых я поставил на карту свою жизнь. Ради Рёко, исключительно ради нее, я отказался от всего. И ставить ее под подозрение – слишком жестокий прием.

– Ты не должен этого говорить! Кто?! Кому понадобилась такая сложная комбинация?! Чтобы написать за меня столько, ушло бы больше месяца!

– Вовсе нет, Масико-кун, – как бы между делом заметил Митараи.

Я чуть не подавился. Что на это сказать? Хотя справедливости ради прошло уже больше месяца, как я написал письмо в Мацусиму от имени Рёко…

– Больше не хочу ничего слушать! – воскликнул я, чувствуя, как закипают слезы. Не верю! В это невозможно поверить. – Митараи, как ты там оказался? Как узнал, что я буду у дома Ихары?

«Вот она, точка прорыва», – подумал я. Митараи поджидал меня у дома Ихары, потому что он с ним заодно. А теперь пытается мне впарить всякую чушь, защищая Ихару… Хотелось верить, что так оно и есть.

– Хороший вопрос, Масико-кун. Я бы тебя там не ждал, если б руководствовался бредовыми фантазиями. Но это логические умозаключения.

– Чепуха! И ты сразу все понял?

– У меня материала для размышлений больше, чем ты думаешь. И поэтому…

– Всё! С меня достаточно! Так где же все-таки находится Рёко?

– В больнице, надо думать.

– Ну, тогда давай! Где твои умозаключения? Раз ты у дома Ихары меня подловил, то определить больницу вообще, должно быть, раз плюнуть.

– В принципе, так оно и есть. Вот только, к сожалению, в этот раз не получится. Насколько я понимаю, это ты ранил Рёко ножом?

Я молчал.

– Допустим, девушку разыскивают якудза, охотятся за ней. Тогда о ее местопребывании ни больницы, ни служба «Скорой помощи» не дадут никакой информации.

– Надо же! Выходит, ты не знаешь!

– Точно.

– А у тебя такой вид, будто тебе известно все, что только можно.

– Тебе так кажется.

– Значит, ты не знаешь. Плохо.

– Согласен. Пока дело темное. Но я тебе точно скажу: если ты покажешь мне свою тетрадку, все станет ясно. Я смогу тебе все объяснить.

– Сколько же в тебе самоуверенности… Даже противно, правда! Ты что о себе возомнил? Ты что, бог?

Митараи, ничего не говоря, смотрел на меня.

– Считаешь, что можешь играть чужими чувствами? Люди страдают, а тебе все равно… Я представить не мог, что ты такой жестокий!

– Масико-кун, к сожалению, ты не знаешь всего, поэтому не можешь понять. Я делаю это не ради тебя. Не тебя ранить боюсь.

– Ого! – От изумления я лишился дара речи. – А кого? Кого ты боишься ранить? То есть ты не меня сейчас режешь на куски?! Так кого же ты все-таки имеешь в виду?

– Рёко-тян.

– Рёко?

– То, что я делаю, – ее желание. Ты этого не понимаешь.

Я постоял, раздумывая над его словами, но так ничего и не понял.

– Хватит. С меня довольно. Давай разойдемся.

– И куда ты сейчас?

– Не знаю.

– То есть, как все было, ты узнать не хочешь?

– Пока нет, не хочу! Сыт по горло. Хочу попрощаться с тобой, и всё.

– Попрощаешься – и куда?

– Буду искать больницу, где лежит Рёко.

– Ты понял, что в доме Ихары ее нет. Это уже само по себе большое дело. Может, еще шажок сделаешь? По больницам ходить бесполезно. Я уже объяснил тебе, почему. Есть только одна возможность узнать, в какой она больнице. Если она сама или кто-то из тех, кто ее окружает, решит тебе об этом сказать. А пока лучше вернуться домой, в Мотосумиёси.

– Тебя послушать – получается, дело гиблое…

– Тебе только так кажется. Денег-то на такси небось нет? Тогда давай опять садись сзади. Подвезу.

Митараи указал правой рукой на стоявший неподалеку мотоцикл. Тот был весь в грязи и ржавчине. Не мотоцикл, а одно название.

– Только не гони.

– Договоримся? Ты мне тетрадку – я сбрасываю скорость.

Шутник! Какие у него нервы… Не понимаю. Отвечать я не стал. Слишком устал от всего.

Каким-то чудом мы добрались до Мотосумиёси невредимыми. Я вошел в подъезд; Митараи последовал за мной, говоря что-то подобающее случаю. В итоге он оказался вместе со мной в квартире, хотя мне и хотелось его прогнать.