Миён не хотела, чтобы Джихун узнал о ее возвращении от медсестры. Она была обязана рассказать ему самостоятельно, почему все-таки приехала назад.

Поэтому в один прекрасный момент Миён вернулась в район, где еще недавно жила, и направилась к дому Джихуна.

Она наворачивала уже десятый круг перед приземистым домиком. В квартире над рестораном горели окна. Миён чуть не сорвала объявление о временном закрытии ресторана, когда впервые его увидела.

– Ты та девочка-еву.

Заслышав старческий надтреснутый голос, Миён остановилась как вкопанная. Она обернулась и увидела старую женщину, которая сидела у входа в лавку лечебных вин и чистила каштаны.

– Прошу прощения?

– Тебя наш Джихуни как-то в гости приводил. У тебя много тайн, и очень темных.

– Что? – Миён попыталась изобразить замешательство. – Не понимаю, о чем вы.

Старая женщина хохотнула и, дочистив еще один каштан, протянула его девушке. Миён двумя руками взяла гостинец.

– Не пытайся что-то скрыть от такой старухи. Я слишком много всего видела, мне голову не задурить.

Ее слова эхом отдались в голове Миён. Когда-то она уже слышала нечто подобное – от бабушки Джихуна.

– Не бойся, мне неинтересны твои секреты. У меня и своих хватает – уж за целую жизнь-то накопилось. Разве что я думала, что ты придешь пораньше. Если ты хочешь поговорить с Джихуни, то просто соберись с духом и дерзай. Он хороший и добрый мальчик.

– У Джихуна все хорошо? – спросила Миён. – В плане, как он без бабушки?

– Поди спроси у него сама.

Женщина указала куда-то на дорогу, и Миён увидела удаляющегося Джихуна. Она собралась было броситься за ним, но тут заметила еще одного человека. Очень знакомого.

– Эй! – вырвалось у нее прежде, чем она успела подумать.

Девушка резко повернулась и, заметив Миён, бросилась на соседнюю улочку.

Несмотря на то что Миён долго не питалась, она все еще могла при надобности быстро бегать. По крайней мере, быстрее любого человека. Поэтому она быстро нагнала свою цель и, схватив ее за плечи, повернула к себе. На угрюмое бледное лицо упали черные волосы.

– Сон Нара, – выплюнула Миён имя шаманки. – Ты что тут делаешь?

Нара поправила куртку, пытаясь создать хотя бы какую-то видимость достоинства.

– Я слышала, что ты вернулась в город.

Миён это не понравилось. Неужто шаманка следила за ней?

Словно прочитав мысли Миён, Нара ответила:

– Когда в город возвращаются токкэби и кумихо, духи начинают судачить. Я и не думала, что ты так подружилась с Чуну.

– Тебя не касается, с кем я общаюсь. Что тебе нужно? Ты меня преследуешь?

– Я преследую не тебя, – возразила Нара. – Я преследовала Ан Джихуна. Хотела его предупредить.

– Предупредить? О чем?

– О тебе. Полагаю, ты вернулась затем, чтобы вырвать бусину у него из груди.

Миён удивилась. Откуда Нара об этом знает?

– Ты сама не понимаешь, о чем говоришь.

– Духи нашептали. Ты поступила противоестественно. – Нара на секунду умолкла. Ее одолевали смешанные чувства. – Но и очень храбро. Ты спасла Ан Джихуну жизнь. Я такого от тебя не ожидала.

– Ты знала меня хуже, чем тебе казалось.

– Возможно. – Нара внимательно изучала Миён. – Но, если он тебе и вправду дорог, лучше оставь его в покое. Моя хальмони не отказалась от своих планов, а ты уже должна понимать, что ее ничто не остановит.

– Ты мне угрожаешь? – Миён приподняла бровь. – Я тебя не боюсь.

Нара нахмурилась.

– Если ты хоть когда-нибудь мне доверяла…

– Нет, не доверяла, – солгала Миён.

Нара поджала губы. Миён почувствовала мрачное чувство удовлетворения, увидев на лице юной шаманки разочарование.

– Не стоит пренебрегать моим предупреждением. Хальмони ничего не забывает и очень редко прощает. Если я знаю, что ты вернулась, то она уж точно.

– Твои предупреждения, как и твоя дружба, ничего не стоят. Ты против своей хальмони никогда не пойдешь, а у меня еще остались незавершенные дела.

– Зачем же ты вернулась, если не за бусиной?

– Ты правда думаешь, что я расскажу? – презрительно усмехнулась Миён.

– Ну, с легкой задачей ты бы давно справилась. А ведь тебе помогает Чуну. Значит, скорее всего, ты не знаешь, что делать.

– А ты знаешь? Хочешь сказать, ты можешь вытащить мою бусину из Джихуна, не убив при этом ни одного из нас?

Нара замялась.

– Не могу. В первый раз я дождалась месяца с высоким уровнем духовной силы. Если я ошибусь…

Нара затихла, но Миён и без того знала, чем все закончится. Если Нара ошибется – Джихун умрет.

– Тогда ты ничем не можешь мне помочь, – кинула Миён и отвернулась, собираясь уйти.

– Я сделала это ради своей семьи! – воскликнула Нара. – Я подумала, может, ты поймешь…

Миён ослепила ярость.

– Как интересно: значит, тебе, чтобы почтить семью, нужно кого-то убить. Да, ты права – я действительно могу тебя понять. Судя по всему, мы с тобой обе чудовища, которые никогда не оправдают надежд наших семей.

Ее слова попали прямо в цель. Нара окаменела.

– Ему не стоит сегодня выходить на улицу, – наконец произнесла шаманка. – Тело излечилось от ран, но он все еще смертен. А бусина черпает силу из луны. Она может его поглотить.

– Что? – раздраженно переспросила Миён.

Нара насупилась и подняла руку к небу, указывая на полную луну.

Миён выругалась. Как она могла забыть о времени? Она оказалась на улице во время полнолуния. Лунный свет залил лисицу, сжал в тисках ее сердце, лишил воздуха.

– Все в порядке? – Нара шагнула к кумихо, но та подняла руку.

– Не беспокойся за меня, – произнесла Миён. – И не мешай мне. А то у твоей хальмони появится на один повод больше мстить моей семье.

Нара застыла на месте, потом быстро кивнула и, развернувшись, растворилась в ночной темноте.

Миён снова посмотрела на луну и потерла грудь.

Надо было найти Джихуна.

47

Уже не за горами был последний, выпускной класс – пожалуй, самый сложный год для любого корейского подростка. И Джихун с нетерпением ждал, когда он наконец начнется. Он ненавидел оставаться наедине со своими мыслями. Чханван уехал с родителями на время каникул, а с Сомин невозможно было долго находиться в одном помещении – она вечно начинала суетиться вокруг него.

Он старался проводить побольше времени с хальмони, но после последней госпитализации медсестры стали относиться к нему жестче и выпроваживали домой, когда часы посещения подходили к концу.