– Не хочет питаться? – раздался мужской голос.

– По-видимому, нет.

– Ей станет только хуже.

– Я плачу тебе не за то, чтобы ты мне тут очевидные вещи озвучивал. – В голосе Йены звучало недовольство.

– Ей повезло, что в ней течет человеческая кровь, она сдерживает худшие симптомы. Но если Миён не будет питаться, ты мало чем сможешь ей помочь.

– Есть одно решение… – произнесла Йена.

– Бусина в Сеуле.

– Опять же, это я знаю.

Пауза.

– Наверное, мне пора. Мы ничего не обнаружили, а мои связи иссякли.

– Так найди еще! – рявкнула Йена.

– Это будет дорого стоить.

Пауза.

– Бери из сейфа столько, сколько понадобится.

– Слушаюсь.

Раздался звук удаляющихся шагов, а потом – мягкий щелчок двери ванной.

Миён наконец открыла глаза. Комната расплывалась в светлой дымке. Среди белых пятен на фоне белых стен девушка все же различила материнские губы, нос, глаза.

Миён скрутила еще одна волна тошноты.

– Больно.

Миён не узнала собственный голос – он скорее напоминал какое-то мучительное мяуканье.

– Скоро пройдет. Ты – моя дочь. Умная, красивая и сильная. И ты справишься.

Миён задрожала от холода ванны и острой боли, пронзавшей ее кости.

– Я буду хорошей дочерью.

– И будешь питаться? – Беззлобный, искренний вопрос.

Вместо ответа Миён всхлипнула. Впрочем, Йене этого было достаточно.

– Ты отказываешься питаться из-за того мальчишки?

– Да, – прошептала Миён. – Но не в том смысле. Пока я не встретила его и не осознала, что могу за него переживать, я убеждала себя в том, что мне нет дела до чужих жизней. Однако это неправда. Если я продолжу убивать, чтобы жить, я стану чудовищем. А я не хочу им становиться.

Йена молчала. Миён успела подумать, что мать ушла, и открыла глаза – но Йена все еще сидела возле ванны, погрузившись в мысли. Миён вдруг поняла, как могли прозвучать ее слова. Что, возможно, она считает Йену чудовищем и не хочет быть похожей на нее.

– Ты считаешь, что месяц назад сделала свой выбор, однако это не так, – отрывисто промолвила Йена. – Ты ждешь и надеешься, пока на тебя снизойдет откровение, которое даст тебе все и сразу.

– А это плохо? – спросила Миён. – Не хочу, чтобы люди из-за меня страдали.

– Я думала, я тебя чему-то да научила. Я прожила так долго, потому что всегда решала сама за себя. Даже если все варианты плохи, – Йена встала, – нужно что-то выбрать.

Йена вышла, и Миён снова содрогнулась – но уже не от холода ванны.

41

Когда у Джихуна случались эпизоды – так их образно называли доктора, – ему снились яркие сны. Настолько яркие, что, будь у юноши хоть толика художественного таланта, он мог бы нарисовать картину.

Иногда ему снилась хальмони, и в этих снах они, довольные, жили самой обычной жизнью. В такие дни Джихун просыпался с мимолетным привкусом счастья, которое быстро рассеивалось.

Иногда ему снились родители – что они никуда не уходили и любили его, как нормальная семья. В такие дни Джихун просыпался с горечью, жалея о том, чего никогда не знал и не имел.

В этот раз он видел сон, который ненавидел больше всего. После таких снов он всегда просыпался с чувством гнетущей тоски. Ему снилась Миён.

Его путь освещала красная нить. Джихуну много раз снилось, как он идет вдоль этой нити, а на другом ее конце находится Миён. В начале сна всегда светило золотое солнце, но спустя некоторое время свет становился багряным.

Девушка сидела на скамейке под сияющей луной. Она обернулась к нему. На губах играла улыбка.

– Что делаешь? – Джихун сел рядом.

– Разговариваю с луной. – Ее голова легла ему на плечо, идеально примостилась в изгибе его шеи.

– О чем?

– Просто решила поздороваться.

– Луна что-то не особо разговорчива, – ответил Джихун.

– Дело не в том, что она говорит, а как. – Лисица откинула голову, чтобы взглянуть на него. – Я все думала, когда же ты найдешь меня.

– Это было несложно. – Он кивнул на нить, которая, исполнив свое предназначение, растворилась в ночи.

– Красная нить. Неужели мы с тобой связаны судьбой, Джихун-а?

Парень улыбнулся, вспомнив старую легенду о красной нити, что связывала две души, предназначенные друг другу судьбой.

– А тебе нужно мое сердце? – спросил он. – Его изрядно потрепало.

– Мое уже в твоих руках. – Миён потянулась к нему, и он, улыбнувшись и откинувшись, ответил на ее мягкий поцелуй.

Что-то мокрое, соленое, с металлическим привкусом капнуло ему на губы, затекло на язык. Джихун притронулся к губам, и пальцы окрасились в красный.

Он посмотрел на Миён. Из носа у нее текла кровь, заливала подбородок, капала на колени.

– Мне пора, – жалобно извинилась она.

– Ты не можешь уйти, – попытался остановить ее Джихун. – Мне нужны ответы!

– Ответы? – Кожа девушки была бледной, почти прозрачной.

– Моя хальмони больна.

– Что? – Ее слова резким эхом раздались вокруг.

– Что твоя мать с ней сделала? Пожалуйста, скажи. Пожалуйста, помоги нам.

Джихун протянул руку, но схватил только воздух.

Она исчезла. Джихун остался один, лишь с луной наедине.

42

Миён подскочила в постели; сердце билось как бешеное, отдаваясь даже в кончиках пальцев.

Ей приснился очередной яркий сон. Каждый раз она задавалась вопросом: неужели ей это снится от тоски по тем дням? Или же Джихун действительно там был? Но в этот раз что-то беспокоило Миён, и она отчаянно хваталась за ускользающий сон, пыталась его вспомнить.

Девушка села, игнорируя ноющую боль в мышцах. Все тело закостенело, как будто она пробежала марафон. Миён потянулась за водой.

Стакан на прикроватной тумбочке был пуст.

Когда Миён вышла в коридор, в квартире было тихо.

Она доплелась до кухни и налила себе воды. Вот уже месяц лисица не чувствовала сытости. Ничто не могло заглушить грызущий голод в животе. Они перепробовали множество продуктов, Миён ела днем и ночью. Но она прекрасно понимала, что утолить голод сможет только ци.

Она жадно пила воду, закинув голову вверх, чтобы не пролить ни единой капли, когда на кухне включился свет.