– Выключи, – прорычала Миён.

Она раздраженно взглянула на Чуну, а тот, отодвинув Миён в сторонку, спокойно открыл холодильник. Его залил резкий свет, выгодно подчеркивающий черты лица. Даже сейчас токкэби выглядел идеально.

– Какая же ты брюзга по утрам. – Чуну достал апельсиновый сок.

– Какой же ты придурок все время. – Миён налила себе воды. – Сколько тебя еще терпеть? Когда ты уже свалишь?

– Когда твоя мать перестанет платить мне за то, что я нянчусь с ее дочуркой. Знаешь, от ее предложений так сложно отказаться! Ну какой дурак упустит возможность попутешествовать, когда за тебя платят?

Чуну отпил сока и достал ломоть молочного хлеба[94].

– Эй! Это же последний!

– И это горбушка. – Он откусил здоровенный кусок. – А ты ненавидишь горбушки.

– Ладно, – сдалась Миён – все-таки он был прав.

– Кошмар приснился? – осведомился Чуну.

Миён не ответила, и токкэби не смог удержаться, чтобы не поддразнить ее.

– Джихун?

– Как ты угадал?

– У меня нюх на разбитые сердца. – Чуну хитро усмехнулся.

– Ой, отцепись.

Миён ударила его в плечо. Чуну возмущенно потер руку.

– Надо, пожалуй, попросить доплату за риск.

Миён кинула на него недовольный взгляд. Ей не нравилось то, что Чуну, оказывается, был знаком с Йеной – и уже давно. Почему-то от этого все сомнительные темные делишки Миён представлялись ей в худшем свете. Но матери понадобилась помощь того, кто умеет находить информацию, у кого имеются связи по всему миру, и она наняла Чуну. Первая неделя была тяжкой – Миён все боялась, что Чуну начнет припоминать даосский талисман и Нару. Однако токкэби решил не ворошить осиное гнездо, тем более что он знал тысячу и один другой способ достать Миён.

– Где мама?

– В Гонконге.

– И когда она вернется? – удивленно воскликнула Миён.

– Она не вернется. Мы поедем к ней, когда спасем ее ангелочка от неминуемой гибели.

– Ты действительно думаешь, что я умру? – Миён так и не сумела пересилить себя и задать этот вопрос матери. Но, возможно, хоть Чуну ответит прямо.

– Может, просто начнешь снова питаться?

Ну, не сказать чтобы прямой, но тем не менее ответ. Он тоже думал, что она умрет, если не поглотит новую ци.

– Я не могу.

– Люди мрут каждый день. А мы слишком хороши, чтобы лишать мир такой красоты. – Чуну озорно улыбнулся.

Миён не стала ничего ему объяснять. Все равно не поймет. Не поймет, как кумихо может ставить человеческие жизни выше своей. Он же токкэби. Он ничего не делал ради других – только ради себя любимого.

Миён на ум пришли слова матери. Йена говорила, что отказ питаться ничего не решал. Что Миён все еще убегала. Что она была трусихой.

А потом девушка все-таки вспомнила, что Джихун сказал ей во сне.

«Моя хальмони больна. Пожалуйста, помоги нам».

Хальмони жива? Миён считала, что женщина погибла от недостатка ци, но, похоже, она была сильнее, чем казалась на вид. С другой стороны, если она больна, значит, недостаток энергии все же сказывался – просто медленнее, чем предполагала Миён. Не может же человек выжить, потеряв столько ци?

Она не могла выкинуть из головы просьбу Джихуна. «Пожалуйста, помоги нам». Он говорил с таким отчаянием, что сердце Миён сжалось от вины, которая и без того глодала ее.

Миён выглянула в окно. Осака только просыпалась.

– Похоже, кицунэ[95] нам тоже ничем помочь не могут, – произнесла Миён, глядя на город. Яркие указатели освещали улицы в ожидании рассвета. Такой красивый, живой город – но не дом. – Я не хочу в Гонконг.

– Хочешь остаться тут?

– Хочу обратно в Сеул.

– Ты же знаешь, я не могу тебя туда отпустить.

– Если мама так ничего и не найдет, то времени у меня останется совсем немного. Считай это моим предсмертным желанием.

Миён не хотелось говорить Чуну правду – что если уж ее дни сочтены, то почему бы не спасти чужую жизнь? Может, так будет лучше. Она все равно уже чувствовала себя неприкаянным призраком. А Джихун с хальмони были ее незавершенным делом.

– Кумихо не полагается предсмертных желаний.

– А этой – полагается. Я не хочу оставаться здесь или лететь в Гонконг – или где там еще мать собирается искать ответы. Я хочу домой, – Миён дала отчаянной мольбе внутри себя вырваться наружу. В конце концов, какое дело умирающей кумихо до гордости?

– В твоем плане есть один крошечный изъян, – напомнил ей Джихун. – Мать ни за что не разрешит тебе уехать.

– И поэтому мне нужен ты, – Миён хитро улыбнулась.

Чуну, рассмеявшись, покачал головой.

– Это дорого тебе обойдется.

– Да уж полагаю. – Миён подняла бровь в ожидании, пока Чуну решит вопрос со своей верностью.

Токкэби запихнул остаток хлеба в рот и смахнул крошки с ладоней.

– Пойду собирать вещи!

43

Джихуна продержали в больнице несколько дней. Проводили тесты, брали кровь на анализы, тыкали, кололи. Но ни диагноза, ни какого-либо способа лечения так и не нашли, поэтому его выписали.

Пока он обувался – наклоняться было еще больно, но хотя бы одежда была привычная, – Сомин носилась по комнате, проверяя, не забыл ли чего друг.

– Джихун всего ничего здесь лежал. Что ему забывать-то? – попыталась вразумить дочку мама Сомин.

– А если он телефон оставит?

– Он у меня. – Джихун поднял в воздух мобильник и обменялся раздраженными взглядами с госпожой Мун.

– А зарядка?

– Тут. – Мама Сомин показала девушке провод.

Джихун понимал, что так Сомин борется с волнением: она успокоится, стоит дать ей покудахтать над ним. Когда Сомин в третий раз полезла под кровать – парень терялся в догадках, что она там искала, – в палату вошел детектив Хэ.

Госпожа Мун мигом выпрямилась и пригладила волосы.

– Добрый день, детектив Хэ, – любезно поприветствовала она его.

– Сухюн-щи, – детектив кивнул ей, и женщина зарделась. Еще месяц назад он звал ее омони Сомин. – Джихун-а, ты, похоже, уже готов.

– Да уже давно, – Джихун посмотрел на Сомин, которая как раз заглядывала в ванную.

– Сомин-а, – детектив Хэ взял ее за плечи. – Там медсестры подготовили рецепт для Джихуна, не заберешь, пожалуйста?