Последствий Данилов не боялся. Ну, дадут выговор, в принципе — могут и уволить, госпиталь как-никак ведомственный. Ладно, не впервой. Неприятно, конечно, что подложил свинью начальству, но что тут поделать — терпение не может быть бесконечным. Но как же не хотелось Данилову идти к «сиятельному пациенту»…

Но не просто так сказано: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят».[31]Примерно через час (генерал все это время не выходил из бокса и не «сигналил» на пост) за генералом явились двое мужчин в штатском — почти в одинаковых темно-серых костюмах. В руке у одного была черная сумка.

Не обошлось без прощального напутствия. Оставив свиту в коридоре, генерал зашел в ординаторскую и сказал сидевшему на диване Данилову:

— Ты меня долго будешь помнить! Всю жизнь!

Глаза генерал-лейтенанта Уровейцева сверкали гневом, белесые брови сошлись на переносице, желваки так и играли… «Хорош, — подумал Данилов, — ну прямо Александр Невский на берегу Чудского озера, только бороды и меча не хватает. Жаль, мольберта с красками под рукой нет, и художник из тебя, Вольдемар, хреновый».

— Может, чайку на дорожку? — спросил Данилов.

Что еще можно было ответить? Заводить перепалку по новой или молить о прощении? А молчать тоже как-то не хотелось, с одной стороны, намолчался уже, а с другой — Рубикон уже перейден, можно слегка и оттянуться. В рамках профессиональных этических норм и общепринятой вежливости.

— Ну-ну! — сказал в ответ на предложение «сиятельный пациент» и ушел.

По всем законам ему полагалось хлопнуть дверью так, чтобы та слетела с петель (силушки молодецкой хватило бы, в этом не было никакого сомнения), но не хлопнул, должно быть, забыл сгоряча.

— Ну-ну, — весело повторил Данилов.

О случившемся следовало доложить — ЧП как-никак. Данилов снял трубку «внутреннего» телефонного аппарата и позвонил ответственному дежурному по госпиталю.

В том, что утром предстоит неприятный разговор с начальником госпиталя, можно было не сомневаться. Неясным виделся только итог этого разговора, но в любом случае на пряники можно было не рассчитывать.

— Ну и что я со всем этим должен делать? — спросил начальник госпиталя, как только Данилов и Роман Константинович сели за длинный стол для совещаний друг против друга. — Мне уже позвонили все, кто только мог, разве что кроме министра.

На утренних конференциях и в коридорах госпиталя Данилов привык видеть бодрого энергичного мужчину среднего возраста. Сейчас начальник госпиталя выглядел иначе — каким-то уставшим и совсем не начальственным.

— Как вы могли оскорбить пациента, да еще такого влиятельного человека?

Роман Константинович хмыкнул. Начальник госпиталя посмотрел на него и постучал по столу пальцем.

— Вот этого не надо, Максимушкин. Люди все разные, есть со сложным характером, есть с хорошим. Но это еще не дает повода. А то так можно очень далеко зайти.

С риторикой у начальника госпиталя было не очень, спотыкался на каждой фразе. Вот начмед Борис Алексеевич говорил, как песни пел — складно, гладко, образно, заслушаться можно.

— У меня есть сведения от дежурной медсестры, Станислав Маркович. Если надо — будет докладная.

Хороший мужик Роман Константинович, не только друзья познаются в беде, но и начальники тоже.

— Зачем мне твоя докладная?! Начальнику управления я ее буду показывать?! Мне, кстати, сегодня в три к нему ехать, отчитываться о принятых мерах.

По взгляду начальника госпиталя Данилов понял, что меры, которые предстоит принять, спущены свыше. Надо же, как оперативно — всего-то половина одиннадцатого, а бюрократическая машина уже успела совершить полный оборот. Хотя чего удивляться? Уровейцев мог позвонить начальнику управления еще вчера вечером, по-свойски, как генерал генералу, должности-то у них примерно равные или различаются всего на ступеньку, и высказать все наболевшее. А там уже дело за малым — громами погреметь да молнии пометать. Уже на утренней конференции все сотрудники с интересом оборачивались на Данилова и провожали его взглядом. Как говорится: «Добрая слава на месте лежит, а худая далеко бежит».

— И зачем вам понадобилось оскорблять? — вздохнул начальник госпиталя. — Ну, сделали бы замечание или вызвали бы своего начальника… Зачем вы такую кашу заварили?

Данилов молчал и рассматривал свое отражение на полированной поверхности стола. Оправдываться не хотелось, да и незачем. Начальник госпиталя прав — надо было вызывать Романа Константиновича, объяснив ситуацию. Он бы понял и приехал. Да, глупо как-то вышло. С другой стороны — с такими хамами, как Уровейцев, умно по определению выйти не может. Замкнутая кармическая петля, или как говорит русский народ: «куда ни кинь — всюду клин».

— Станислав Маркович, может, я попробую сгладить? — предложил Роман Константинович. — Позвоню, принесу извинения…

— Я уже приносил, — перебил начальник госпиталя. — Сказать, куда мне их посоветовали засунуть, или сам уже догадался? Человека оскорбили, человек уперся и никаких извинений слышать не хочет. И сказал, что в наш госпиталь больше ни ногой, пока я тут начальником, потому что я не умею держать подчиненных в нужном тонусе. Вас вот не умею держать, распустил совсем. Один генералов х…ми кроет, другой здесь умные советы дает. Где ты раньше был? Почему не предупредил? Не предотвратил? А обязан был подумать — твое ведь отделение. Три врача, пять сестер — и порядок обеспечить нельзя!

Порядок тут был ни при чем, и все это прекрасно понимали, просто Станиславу Марковичу требовалось выговориться и взять небольшой разгон перед тем, как объявить Данилову, что он уволен. Насчет увольнения Данилов уже не сомневался и мог побиться об заклад, что уволен он будет не по собственному желанию и не по соглашению сторон, а по инициативе администрации, то есть по статье.

— Только неделю назад рапорт написал — и на тебе… — вырвалось у Станислава Марковича.

Данилов догадался, что начальник госпиталя имел в виду рапорт о продлении срока службы.

— Итак, что мы имеем? — вопрос был сугубо риторическим. — Оскорбление гражданина, находящегося на лечении в отделении, в реанимационном отделении. Это раз.

Начальник госпиталя поднял вверх правую руку и загнул мизинец.

— Неоказание помощи этому же гражданину…

— Неоказания не было, — сказал Данилов. — Был отказ выполнять указания пациента, касающиеся обследования.

— Я поддерживаю, — кивнул Роман Константинович. — Отказ измерять давление по приказу пациента нельзя считать неоказанием помощи.

— Ну, пусть так, — не стал спорить Станислав Маркович. — Но покинуть отделение вы больному позволили?