Женщина ответила двумя тусклыми гранеными стаканами, причем Данилову как гостю достался тот, что без скола. Затем она оперлась на стол пухлыми руками и вожделенно уставилась на бутылки. Поняв, что закуску хозяйка считает бесполезной роскошью, Данилов быстро откупорил одну из бутылок и наполнил ее стакан.

— А себе?

— Я кодировался, — соврал Данилов.

— Ну, давай я за себя и за тебя выпью, — легко согласилась женщина и залпом осушила стакан, занюхав водку рукавом халата. — Хорошо-то как, не помереть бы от счастья! Ты кто будешь, квартирант? Юрист или журналист?

— Я доктор.

— Душевный вы народ, доктора. — Покрасневшее лицо женщины расплылось в улыбке. — Ну, давай знакомиться, доктор, я — Лиза.

— Очень приятно, Владимир.

Приятного в знакомстве было мало, но проклятая вежливость требовала соблюдения определенных приличий.

— Что за дела? За себя я выпила, а за тебя еще нет!

Лиза наполнила свой стакан, махнула его так же залпом, занюхала, покосилась на остатки водки в бутылке и, окончательно придя в превосходное расположение духа, лукаво подмигнула Данилову, после чего высоким голосом завела песню:

— Огней так много золоты-ы-ых на у-у-улицах Сара-това-а-а…

Пела она нескладно, видно, в детстве медведь на ухо не просто наступил, а от всей своей медвежьей души на нем потоптался.

Данилов подождал, пока она допоет куплет до конца, и спросил:

— Можно посмотреть комнату? И где можно умыться с дороги?

Тянуть было нельзя. Судя по всему, после третьего стакана Лиза должна была упасть там, где стояла.

— Иди смотри, имеешь право! Вот она, твоя комната, за стеной! — Чтобы Данилов точно понял, о какой именно стене идет речь, Лиза от души стукнула по ней кулаком. — Сразу, как отсюда выйдешь — туалет, следующая дверь — ванная. До завтрашнего вечера можешь пользоваться, только смывать за собой не забывай, а то оштрафую на пол-литру!..

В туалет, а после — в ванную пришлось идти с сумкой. Смешно, конечно, и неудобно, но документами да и вещами рисковать не хотелось — хозяйка квартиры совсем не вызывала доверия.

В соседней комнате под обшарпанной, когда-то зеленой железной кроватью, украшенной тусклыми никелированными шарами, стоял простой деревянный сундук, выкрашенный охрой. Больше в комнате, если не считать одинокой пыльной лампочки, свисавшей с потолка на перекрученном проводе, ничего не было, даже занавесок, зато пол радовал относительной (а в сравнении с коридором и кухней так просто стерильной) чистотой.

Данилов вытащил сундук из-под кровати, подпер им дверь, не имевшую замков, крючков и шпингалетов, и поставил сверху сумку. Сундук был хоть и пуст, но тяжел, не иначе как из дуба сделан. «Заперев» дверь, Данилов подошел к окну и открыл форточку, а затем вернулся к кровати, откинул в сторону потертое пикейное покрывало и внимательно осмотрел матрас. Осмотр не порадовал. Данилов вернул покрывало обратно и улегся поверх него не раздеваясь, только кроссовки снял.

Кровать отозвалась протяжным скрипом. Должно быть, вся мебель в этой скромной обители была «музыкальной».

— Довлатов в Пушкинском заповеднике жил еще в более худшей дыре, — сказал он вслух, глядя на затейливо облупившийся потолок, — а тут всего-навсего одну ночку поспать.

Чтобы немного привыкнуть к обстановке, Данилов некоторое время перечитывал свой студенческую записную книжку, которую, повинуясь сентиментально-ностальгическому порыву, прихватил из Москвы.

За окнами было темно и тихо. Постепенно глаза стали слипаться. Данилов встал, убрал книжку в сумку, выключил свет и снова лег. Перед тем как заснуть, оценил первое впечатление от города и решил, что жить здесь, кажется, можно…

1. Лечение продлевает жизнь, а значит, приводит к новым болезням.

2. У каждого лекарства проявляются не все возможные побочные действия, а только самые неприятные.

3. Срок пребывания пациента в стационаре есть величина, стремящаяся к бесконечности.

4. Единственно действенный способ борьбы с осложнениями — это стараться замечать их как можно реже.

5. Твой заведующий туп как пробка, но твоя медсестра еще тупее.

6. Чем хуже действует лекарство, тем легче аргументировать его назначение.

7. Из множества диагнозов консилиум выбирает самый необоснованный.

8. Только слово патологоанатома неизменно остается последним.

9. Чудодейственных лекарств не бывает, но эту тайну нельзя открывать пациентам.

10. Подумай и не делай — вот правило мудрых.

11. Если пациент выздоровел, никто не станет проверять, правильно ли его лечили.

12. Крупные ошибки, в отличие от мелких, проходят незамеченными.

13. Чем ниже шансы пациента, тем раньше он пойдет на поправку.

14. Только научившись в любой ситуации делать вид, что все идет так, как и планировалось, становишься профессионалом.

15. Мироздание устроено гармонично — если существуют болезни, которые не лечатся никакими лекарствами, то должны быть лекарства, которые не лечат никакие болезни.

16. Ординатуру надо окончить хотя бы для того, чтобы научиться сваливать свои ошибки на других.

17. Истории болезни переписываются не для начальства, а для себя.

18. На самый важный симптом обращают внимание в самую последнюю очередь.

19. Не всегда вместе с пациентом врачу удается похоронить и свои ошибки.

20. Чем лучше сделаешь, тем быстрее придется переделывать.

21. Болезненные процедуры имеют тенденцию к повторению.

22. Врачу стоит делать карьеру хотя бы для того, чтобы поменьше иметь дело с пациентами.

23. Чтобы не прослыть дураком, пореже говори «я так и знал».

24. За последний час дежурства случается больше плохого, чем за предыдущие двадцать три часа.

25. Чем больше врач говорит, тем больше у него шансов заморочить пациенту голову, молчание — смерти подобно.

26. На консилиумах старайся высказываться последним и прослывешь среди коллег самым умным.

27. Помни, что у врачей — своя правда, а у пациентов — своя.

28. Если пациент задает тебе вопрос, на который ты не знаешь ответа, отвечай с умным видом: «Amore, more, ore, re, probantur amicitiae»[33]— и тотчас же уйди, сославшись на важное дело.

29. Если тебе кажется, что все вокруг сошли с ума, то радуйся — ты стал настоящим профессиональным психиатром.