Алехан видел, что Корилла встала с кушетки и стояла теперь у окна, выходившего в черешневый сад.

– Может, пойдем, откушаем чего-нибудь? – выдавил он с трудом, стараясь быть учтивым.

– Нет, голубь мой, мы сделаем это позже, а сейчас продолжай, я слушаю тебя внимательно, – решительно возразила поэтесса, и граф, ни на минуту не расслабляясь, продолжил:

– Помешать соединению турецкого флота в единую мощную эскадру так и не удалось, но её ещё нам предстояло найти. Я принял решение идти на поиски неприятельского флота. Фрегат «Надежда Благополучия» снял со всех бортов больных и раненых и повез их в Порт-Магон. К счастью, линейный корабль «Ростислав» после ремонта в Генуе вовремя нас нашел и усилил группировку. 19 июня наш флот в полном составе двинулся к острову Хиос в поисках неприятеля. Больше всего я боялся, что турецкая громада уйдет от нашего преследования, достигнув пролива Дарданеллы. Если бы это случилось, вся моя экспедиция оказалась бы под большой угрозой. Но нам повезло – 23 июня с одного греческого судна поступило известие, что турецкий флот был замечен недалеко от Хиоса. Я немедленно поднял кайзер-флаг на своем корабле. В полдень я отправил на «Ростислав» командора Грейга для обнаружения турок. Через четыре часа Грейг сигналом сообщил, что видит неприятельский флот под командованием Ибрагима Хосамеддина. Это был, скажу я тебе, трус и ничтожный человек. Фактически же флотом командовал алжирец Гассан, храбрый и знающий моряк, а лучшими моряками турецкого флота были далматинцы и берберийцы.

Алехан поднялся и присел на краешек кровати, опустив голову, и обеими руками схватился за трость. Собственный рассказ так увлек его, что Корилла боролась с желанием окликнуть графа, увлекаемого волнами своей памяти и, казалось, совсем не замечавшего прекрасной донны. Повинуясь подсознательному желанию, она встала и тихо ступая по мраморному полу, принесла хрустальный графин, сверкающий алмазными гранями на солнце. Она налила воды в стакан и подала его графу, но Алехан даже не поблагодарив Кориллу, поставил воду на треножник возле кровати. Не поднимая головы, он продолжил:

– Увидев этот ихний флот, я ужаснулся и пребывал в замешательстве, не зная, что предпринять. Мы попытались сосчитать турецкие суда. В подзорную трубу было видно 16 линейных кораблей, 6 фрегатов, бригантины, галеры, в общем, до 70 вымпелов. Все находились в тесном и беспорядочном стоянии. По всем статьям османский флот был значительно сильнее нашего. У меня на тот момент было 9 линейных кораблей, 3 фрегата, бомбардирский корабль, пакетбот, 3 пинка и тринадцать мелких судов: всего 30 вымпелов. Не исключаю, что моя растерянность могла иметь дурные последствия, и наверное, нужно было нам с ходу атаковать застигнутого врасплох противника, но всё же решил я посоветоваться с адмиралами. Совет состоялся утром на «Евстафии» при перестроении эскадры в боевой порядок. Турки, разумеется, успели уже подготовиться к отражению нашей атаки. На совете флагманов мы решили атаковать, выделяя на каждый вражеский один наш корабль, и только после того, как разобьем основную часть турок, предполагали приняться за остальных. В шесть утра я подал сигнал «Гнать неприятеля». Авангард возглавлял адмирал Спиридов, имевший свой флаг на «Евстафии», командиром корабля был капитан Круз, с ним же находился и мой брат Фёдор. Самым крупным из турецких кораблей, пожалуй, был «Реал-Мустафа». Первой в атаку пошла наша «Европа», отрепетовав сигнал «Гнать неприятеля», за нею, держась в кильватере, двинулся «Евстафий». При подходе «Европы» к передовому турецкому кораблю греческий лоцман предупредил о наличии в этом месте подводных камней, и капитан Клокачев тут же дал команду на поворот. Спиридов, не распознав причину маневра, посчитал Клокачева трусом и даже вознамерился разжаловать его в матросы. «Евстафий» же в результате вышел в голову авангарда и на него сразу обрушился огонь трех турецких кораблей. Спиридов смотрелся храбрецом: я видел в зрительную трубу, как он ходил под обстрелом по верхней палубе, нахлобучив треуголку по самые брови, с обнаженной шпагой и образом Святого Иоанна Воина, который ему даровала императрица. Очень скоро упорная дуэль наших флотов превратилась в свалку без четкой тактической линии. Слава Богу, нам удалось поджечь огнем «Реал-Мустафу». К тому времени «Евстафий», совершая поворот, имел уже много повреждений в снастях и, окончательно потеряв управление, медленно дрейфовал к борту турецкого флагмана. Носом наш корабль протаранил «Реал Мустафу», а на корме «Евстафия» музыканты, выполняя приказ Спиридова «играть громко, играть до победы», до последнего громко играли марш. За «Евстафием» следовал наш «Три святителя», который также получил повреждение и, потеряв управление, попал под перекрестный огонь врага. Признаться, и мы на «Трех Иерархах» в пороховом дыму не заметили его, и тоже дали полный залп по нашему кораблю, приняв его за вражеский. Хорошо, что быстро спохватились. Зато «Три Иерарха», единственный из всех наших кораблей, смог выполнить маневр и встать на шпринг согласно диспозиции, как раз против кормы мощного корабля турок, 100-пушечной громады «Капитан-паша». Мы открыли по нему огонь и нанесли серьезные повреждения. Турки не отвечали. Всё было в дыму. «Реал Мустафа» полыхал, а наш «Евстафий», протаранив турка между грот и бизань-мачтами, начал отчаянный абордаж. Бой разгорелся на верхней палубе, наши матросы и армейский батальон одолели янычар. Вообрази, один наш смельчак, потеряв левую руку и серьезно повредив правую, зубами сорвал зеленый с полумесяцем турецкий флаг, но был насмерть заколот вражеской саблей. Сей флаг чуть позже был доставлен Спиридову. Была возможность взять в плен раненого Гассан-Бея, но он успел прыгнуть за борт и был подобран своей шлюпкой. Турецкий корабль был объят пламенем, матросы бросались за борт, а по такелажу и сцепившимся реям огонь с турецкого корабля стал распространяться и на «Евстафий». Я дал команду всем русским гребным судам идти на спасение нашей команды. Никогда не забуду, как подгоревшая грот-мачта турецкого корабля с грохотом рухнула на наш «Евстафий», подняв в воздух фейерверк искр. Мачта задела крюйт-камеру, где хранился порох, и через минуту весь «Евстафий» взлетел на воздух. Когда я увидел страшный взрыв корабля, на котором был брат мой любимый Федор, голова моя помутнела, ноги перестали слушаться. Качка от стрельбы корабельной артиллерии была настолько сильна, что меня просто отбросило к борту. Потеряв на время сознание, я потом, как в тумане, почувствовал, что стал заваливаться за борт, и ослабевшими руками постарался схватиться за поручни. Как Изотов, спаситель мой любезный, поймал меня за морской кафтан, и, буйвола такого, заволок обратно на борт, не знаю. Откуда у него только силушки хватило на это? Вот, любовь моя, за сей поступок я его и отблагодарил потом званием сержанта, и к себе приблизил. Но тогда, пребывая в смятении духа, страдая от качки, слабый телом и не в силах сдерживать рыдания, я зажал в кулаке почерневший от пороха парик и принялся истово молиться.

Корилла прикрыла глаза, и Алехан увидел, как слезы побежали по ее смуглым щекам. Её голос от волнения стал немного хриплым, и она тихо вымолвила:

– Послушай, как же все-таки брат твой спасся в этом кровавом месиве? – тут поэтесса перекрестилась.

Орлов бросил утомленный взгляд на Кориллу и тоже перекрестился. Она увидела, как по мгновенно осунувшемуся от тяжких воспоминаний лицу графа тоже текли слезы, но сам он их просто не замечал.