мы имеем дело с нестабильными сетями – с неформальной основой и слабыми связями, особенно на периферии.

Внутри сегодняшних сетей мы обмениваемся апдейтами. Если взглянуть на стартовый вопрос Twitter – «Что вы сейчас делаете?» – то событие здесь является данностью [320]. Согласно корпоративному взгляду, в нашей жизни всегда есть события, о которых можно поговорить – какими бы на самом деле мелкими они ни были. Эксперты по маркетингу заинтересованы именно в этой пустой болтовне. Мы не отыскиваем источник происходящего и не деконструируем желание отмечать любую мелочь как новость. Не создать ли тогда микроблоггинг-платформу, которая будет спрашивать: «Что делать?» Как бы выглядел ее дизайн? Важно на уровне софта осуществить то, что можно назвать «открытым заговором».

Вместо того чтобы предполагать существование движения, мы можем взглянуть на ячейки, сердцевины, небольшие структуры, которые пытаются сдвинуть проблемы с мертвой точки, которые едва друг друга знают и работают в различных локациях и контекстах. В их деятельности нет ничего героического, и мы не можем предсказать, куда они их заведут. Еще с 1970-х придание сетевой структуры таким инициативам казалось жизненно важным шагом, позволяющим дать движению старт. Этот низовой подход, тесно связанный с понятием прямой демократии, сравнивался с такими видами активизма как саммит-хоппинг Глобального движения за справедливость. Эта практика заключалась в атаке на глобальные элиты в месте их обитания – на саммитах G-8, G-20, ЕС, МВФ и Всемирного банка. Когда речь идет о конкретном событии, сетевая координация работает только в ходе спорадических бунтов (например, в Париже в 2005-м, в Лондоне в 2011-м, в ходе «Блокупай»-протестов против открытия штаб-квартиры ЕЦБ во Франкфурте в 2015-м) [321]. Волну выступлений в 2011–2013 годах можно считать более гибридной моделью, которая включала элементы обеих упомянутых форм протеста. Их действия были нацелены на локальные и национальные изменения, однако идентификация с глобальным контекстом была довольно легкой. Сегодня социальные движения увеличиваются в масштабе достаточно быстро (отчасти за счет использования социальных медиа в дни мобилизации), однако – будучи уличной толпой – также быстро и распадаются.

События без лидеров

Было бы полезно сравнить сегодняшние дебаты о форме организации с тем, как в прошлом западногерманские «горизонталисты» из «Шпонтис» выступали против марксистско-ленинистских, троцкистских и маоистских групп по типу партий авангарда с их вертикальными стратегиями. Они верили, скорее, в силу небольших локальных групп, неожиданно возникающих в различных контекстах, каждый раз использующих разные названия и совсем не имеющих официальных представителей. Сегодня спонтанными являются толпящиеся массы, которые, оказывается, не так легко запрограммировать за счет либерально-консьюмеристского консенсуса. Выступления также не выглядят инициативой небольших групп активистов-анархистов и стали менее предсказуемыми; у них теперь нет четкой идеологической программы. Евромайдан в Киеве был заметным примером того, как вместе действовал большой ряд групп: от анархистов и либеральных гражданских активистов до воинствующих националистов и фашистов. В такой момент снежный ком сетевых эффектов подавляет возможность организации. Эти события больше не являются результатом иронических стратегий, подрывающих привычные значения за счет абсурдистских и забавных интервенций. У самих медиа хватает противоречивого материала, чтобы порождать каскады из тысячи событий – и тому есть многочисленные свидетельства: большие данные, малые данные. Однако суть не в этом. Да, есть массовое сознание, была проведена определенная работа, проблемы снова распознаны. Однако все равно нет коллективного воображения, которое бы задалось вопросом иной, жизнеспособной организации образования, жилья, коммуникации, транспорта и труда.

На бывшем Западе толпа больше не является угрозой. В лучшем случае это карнавальный символ, сигнал того, что в обществе все-таки существуют противоречия (но какие?). Мы все – продукты века Я [322]. Какими бы мощными ни были образы протестов, в них всегда найдется развлекательный элемент, изготовленный для индивидуального потребления. Для многих столкновения с полицией и военными являются разновидностью экстремального спорта, где приходится также иметь дело с мобильными юнитами аппарата слежки. Несмотря на все насилие, поднятый здесь вопрос касается создания форм организации, которые не были бы напрямую связаны с отдельными событиями, а функционировали бы на заднем плане и потенциально связывали события друг с другом. Являются ли все еще «массовые кристаллы» причиной событий? [323] Если ответ утвердительный, то давайте создавать их в большом количестве, а не ждать, пока поменяется дух времени.

Также надо рассматривать проблему лидерства в интернет-культуре, где великой славой не особенно пахнет. Селебрити-модель организации из одного человека, которой следовал Джулиан Ассанж, оказалась катастрофой – и главным виновником стагнации сайта. Менее противоречивыми являются модели, основанные на ротации модераторов, как в случае рассылок типа Empyre, а также показатели кармы пользователей в духе Slashdot. Новостной агрегатор Hacker News использует похожую систему для оценки постов на форумах для гиков. Однако в кругу художников и активистов такие системы голосования и модерации популярностью пока не обзавелись. Вместо этого большинство из нас предпочитает голосовать лайками и ретвитами в Facebook и Twitter.

Другой темой является отсутствие политических требований. В современном технологическом пейзаже социальные медиа не занимаются развитием прозрачных технологий для утверждения повестки, дискурсивной проработки правил и процедур для принятия решений. Как пишет Дэвид Гребер, «мы плохо представляем, какой вид организаций или, если уж на то пошло, технологий может возникнуть, если бы люди могли свободно использовать свое воображение для реального решения коллективных проблем, а не для их усложнения» [324]. Очевидно, эту тему нельзя свести к вопросам различия и существующим расхождениям интересов. Социальным движениям и организованным сетям стоит задуматься о потенциальном влиянии Отсутствующего Онлайн Другого. Можно ограничиться удобным и политкорректным заявлением, что те другие, кто не может лично присутствовать, на самом деле способны направлять, а не просто наблюдать события. Камеран Ашраф из Global Voices отмечает, что «быть настолько подключенным к чему-то, от чего ты по факту отключен, – это, как мне кажется, крайне вредно для психики. Рано или поздно ты осмысляешь ситуацию, и твое сознание понимает, что оно всматривалось во что-то одно, а жило чем-то совершенно иным. В этот момент ты „отключаешься“ – и исчезаешь» [325].

В случае утечек и сливов информации вопросы политических требований, их выполнения и связи стоят как никогда остро. В сентябре 2013-го, через три месяца после начала истории с Эдвардом Сноуденом, Славой Жижек писал в The Guardian, что «нам нужна новая международная сеть для организации защиты информаторов и распространения добытых ими данных» [326]. Стоит отметить, что Жижек использует два ключевых для нас понятия: сети, которые организуют. Как только мы условились насчет этой задачи, то