Ну вот, медсестр Валерка прижимает почкообразный тазик к лицу пациентки.

Далее пинцетами начинаем удалять расшустрившихся опарышей. Им не нравится, что их потревожили, завозились. Я, было, вспомнив давний разговор с Андреем, замечаю, что вроде как их пока можно и оставить… Но начмед удивляет в очередной раз: оказывается, принципы «опарышевой терапии», или как ее называют англичане «maggots therapy», давно уже опубликованы, и дольше четырех дней опарышей не стоит держать в ране. К тому же эти нестерильны и при хирургической обработке раны могут дополнительно навредить. Чистить же раны придется. Биохирургия, как деликатно называют европейцы метод чистки опарышами, здесь не справится – уже есть свищи, значит, явно есть затеки-карманы с гноем, потому придется работать острым способом.

Кто-то выражает удивление этой информацией. Ну как же, европейцы, такой цирлих-манирлих, цивилизация – и вдруг опарыши.

Начмед снисходительно уточняет, что Англия – ведущий поставщик стерильных опарышей в Европу и другие страны. Отработанный солидный бизнес. Поставляют личинок в пакетиках, похожих на чайные, – чтоб в ране не расползались, а может, чтоб порции учитывать было проще. Хорошие такие стерильные оголодавшие опарыши. Терапевт после этого покидает перевязочную, держась за стеночку.

Минутку прикидываем, стоит ли бабку обезболивать. Она шевелит губами, бормочет что-то, но я уверен – бредит. Начмед связывается с анестезом, единственным сейчас на всю больницу спецом, консультируется, получает информацию, кивает головой. Бабке закачивают только новокаин. М-да, здравствуйте, способ послойной инфильтрации новокаином имени товарища Вишневского[52]. Давненько не виделись. К резанию меня не допускают, есть пограмотнее коллеги. Старушке раскромсали пол-лица. Гноя, густого мертвого желто-зеленого цвета оказалось неожиданно много. Промыли все, что возможно, и фурациллином, и перекисью водорода, отчего из бабкиных свищей поперла пена. Напихали тонкие полосочки резины от порезанных медперчаток, чтоб не схлопнулись входы во вскрытые карманы и чтобы гной мог отделяться свободно. Немного помыли лицо от старых потеков. Йодом мазать не стали – старческая кожа сухая, уязвимая, обошлись зеленкой. Дальше старую передали медсестрам для санобработки, а мы перевязочную покинули. Я, впрочем, не успел слинять вовремя и вместо ускоренного улепетывания домой после трудового дня получил дополнительную головомойку от начмеда, поспел-таки подлый хаммурапист со своим гнусным доносом.

– Кстати, знаете, что ваш медсестр сказал? – спрашивает Бурш, когда мы расслабленно ползем на выход из больницы.

– Нет. Я как раз старался незаметно утечь.

– С такими опарышами бы да на рыбалку!

– М-да. Толстокожая бесчуйственная молодежь.

Бурш толкает меня предостерегающе в бок локтем.

Оказывается, меня дожидаются два человека. Тот самый эмчеэсник и светловолосая девчонка с прозвищем в честь атомной бомбардировки. Ну с парнем все ясно – из всего медперсонала клиники он только меня знает, потому настойчиво просит помочь в лечении матери. Я не очень представляю, что смогу сделать, случай-то тяжелейший. Да и женщина в возрасте, что еще больше понижает ее шансы. Проситель и сам не знает, чего от меня просить, но, в общем, та самая ситуация, когда впору хоть кого умолять. Лишь бы мольба помогла. А еще парню надо выговориться. Долгонько он до матери ехал, долгонько, потому чувствует себя виноватым. Говорит, что его мать выкарабкается, она всегда была крепким человеком, она сможет. Бурш неожиданно спрашивает: кто новенький халат на больную надел. Оказывается, сама. С чего это Бурша заинтриговал халат, не пойму. Остается пообещать парню, что присмотрим за его мамой, но никаких гарантий, естественно, дать не можем. С трудом отделавшись от него, уже полудохлым взглядом гляжу на девчонку. Та, впрочем, напрягает по-другому, бодро оттарабанив, что завтра они получат очень свежую рыбу и рвутся научить меня, как в любых условиях быстро закоптить все что угодно. Это все замечательно, но я прекрасно помню, что приглашали-то меня не просто покушать рыбки. Придется еще кого-то из команды тащить, а будем ли мы свободны и кто согласится – неведомо. Заодно приглашают и Бурша.

Он усмехается:

– Одним махом семерых побивахом!

Вот теперь наконец все. Ноги уже и не держат, хоть пройти тут всего ничего.

По дороге пытаюсь разобраться в ощущениях. Что-то сегодня удивило. Не пойму что. Бабка? Да нет вроде, все штатно – капельница для восполнения жидкости и глюкоза для поддержки, антибиотикотерапия массивная, вскрытие полостей с гноем, промывание и дренирование. Блюющая терапевт? Тоже не новость. Что-то мимолетно удивило. Что?

Потом доходит – отношение пациентов стало другим. Вот тот же эмчеэсник. Да, мне придется себя утеснять, тратить время на его мать и контроль за ее состоянием, бдить, так сказать, дополнительно. Но определенно как-то я по-другому себя почувствовал.

Последнее время перед катастрофой вроде бы всем вдолбили, что все продается и покупается. И все продаются и покупаются. Продажность намертво убила уважение к работающим. Любого вроде как можно купить с потрохами. Все в той или иной степени проститутки получаются. Только одни высокооплачиваемые, а все остальные – придорожные минетчицы. Но суть у всех одна стала. Это было немалой потерей. Как ни верти, а работа раньше уважалась больше. Те же врачи скатились до состояния этаких придорожных авторемонтников: одно желание – выдрать с пациента и его родных побольше бабла, ну и соответственно отношение к медикам, как к жестянщикам. Хотя, наверное, что-то я с устатку мудрю…

Утром докладаю о приглашении пионэров. К моему удивлению, майор реагирует положительно. Спрашивает, кто из команды пойдет. Ильяс было отказывается. Но упоминание о свежей рыбе его переубеждает. Енот относится к приглашению со всей серьезностью. Вовка и Сергей решительно отказываются, остальные начинают думать думу.

Майор попутно ставит меня в известность, что некоторые наши соседи в пику нам решили ввести стандарт-аптечки. Чтоб не зависеть от кронштадтских зазнаек. Меня это сильно удивляет, стараюсь выяснить факты. Оказывается, как и всегда, что все шибко новое – это хорошо забытое старое. Соседние умники решили сделать ровно то же самое, что практиковали на амерских китобойных судах времен Моби Дика[53], где имелись стандартные аптечки, по-моему, из двадцати шести банок. У капитана был список-инструкция: от головы – банка 1; от кровотечения – банка 2; от болей в животе банка 3 и так далее.