Все! Надоело! И Воронцова написала заявление на отпуск, обозначив числом старт иного способа борьбы с дурными мыслями, хандрой и тоской по несостоявшемуся.

И приступила к активному выбору куда поехать. Не в Москве же сидеть!

Решила за дальние границы пока не соваться, тем паче и загранпаспорта не имела за недавней ненадобностью.

– Тим, поехали в Крым или Сочи, к морю! Я же никогда моря не видела!

– Крым, Катюха, это здорово! А море, так совсем замечательно! Только я с тобой не поеду.

– Та-а-ак! – растеряла радость она. – И?..

Что на их с Тимофеем языке значило «почему?»

– Через семь дней отбываю на службу.

– Так быстро?!

– Кать, десять дней, как я у тебя.

– Де-есять? – обалдела Воронцова. – Не может быть!

– Ты не заметила, – разъяснил Тимофей. – Переживаешь первую любовь. Несостоявшуюся притом, как тебе кажется.

– Черт бы все побрал! Вот черт бы все побрал!! – возмущалась Катька. – Почему ты не встряхнул меня хорошенько? А? Надо было уехать вдвоем эти чертовы десять дней назад!

– Ну, во-первых, ты не смогла бы уехать, пока своих пациентов не выписала, не бросила бы их, а во-вторых, мы друг другу на отдыхе помеха. Я буду барышень снимать, для сексу курортного, тебя мужики клеить, а это дело компанию не любит.

– Злой ты, Тим, – остыла сразу Катерина.

– Уж да уж! – выдал фирменную улыбку он. – Идея про Крым мне нравится, давай, собирайся, санаторий дорогой присмотри, шмуток новых понакупай, купальник и вперед! Доводить отдыхающих мужиков до эротического коллапса!

– Поеду! – твердо пообещала Катерина. – Вот те крест, поеду!

Еще бы не поехала! Соня, к постоянному присутствию которой она уже привыкла, и полюбила девчонку, и радовалась ее юмору, язвительности, громкому смеху, через три дня улетала в Лондон к маме, Тимофей через семь на службу. Страх остаться одной и прислушиваться к жизни в верхней квартире, зная, что «он» там, мелким бесом вселился в нее и пугал до мурашек.

Чур меня! В Крым!!

А Кириллу и стараться не надо было, чтобы загрузить себя работой. Лето, сезон строительный, грузи не хочу! Да так, что и продохнуть некогда, не то что думать о чем постороннем.

То есть о посторонней Катерине Воронцовой!

Все передумано, решено, постановлено, принято к исполнению, а для отпущения вины еще и брату ее разъяснено подробнейшим образом.

Точка своим почерком!

Только…

Каждый вечер, скорее ночь, возвращался домой, зная, чувствуя «ее» там, этажом ниже. И каждое утро общался с бескомпромиссной, мало признающей тактичность в разговорах дочерью и ставшей вражеским лазутчиком Валентиной, наперебой рассказывавших о делах и жизни соседки!

И засыпал, думая совсем не о работе, и бултыхался в изматывающих снах, порой эротических, и просыпался в поту и полной боевой готовности, тоже не в адрес работы!

Но справлялся. Как мог. Значит, хорошо, уговаривал себя Бойцов.

Он всегда со всем справлялся хорошо. Умел!

Сумеет и в этот раз. А не такой уж и раз.

«Что ты хочешь? – спрашивал себя со всей суровостью и серьезностью. – Жить вместе с ней? Нет! Заняться любовью еще и еще? О да! Это да! Но вместе жить нет! Тогда какого хрена тут страдания душевные развел?!»

В таких вот вариациях по нескольку раз в день беседовал с собой Кирилл Степанович.

Однажды ночью за одним из подобных размышлений, запиваемых холодным зеленым чаем, таким же неприятным, как и мысли, его застукала в кухне Соня.

– Привет, папуль, чего не спишь?

Подошла, обняла за шею, чмокнула в щеку.

– Не спится, – размяк Кирилл.

– Ты не спишь, Катерина внизу не спит, не спали бы вместе, чего проще!

– Софья! – отстранив дочь от себя, строгим отцовским голосом воспитывал Бойцов. – Что за разговоры?

– А что такого? – не устрашилась дочь отцовского гнева. – Вы оба непонятно что переживаете, или тебе кажется, что никто ничего не замечает?

– Я не знаю, что переживает Катерина Анатольевна, она просто наша соседка, а у меня есть дела поважнее, чем соседские переживания!

– Ой, ой, ой! – рубила правду-матку неубоявшаяся дочь. – А все вокруг идиоты, да? Катерина классная, и мне она очень нравится, и Максу понравится, а ты в нее влюблен, ясный перец!

– Что ты можешь понимать, Ватрушка! – решил перевести беседу в шутку Кирилл.

Ватрушкой он называл ее маленькой, такая была симпатичная, пухленькая кудряшка-блондинка, с розовыми щечками и всегда пахла ванилью. Ватрушечка!

– Даже очень многое понимаю!

– Соня, – решил объяснить ситуацию отец в приемлемом для дочери варианте, как ему казалось. – Вы с Максом изводили любую женщину, возникавшую возле меня, а уж если я умудрялся познакомить ее с вами, не имея и мысли о женитьбе, просто познакомить, то каждый раз это заканчивалось ее слезами и вашим триумфом! С чего вдруг взялась меня сватать?

– Потому что мы хотим, чтобы ты был счастлив, а не ходил по каким-то незнакомым теткам! Да и все эти женщины были не те, па! Вот где они? Ау! Барышни, вы где? Они все тебе были глубоко до лампочки, так, для сексу, и неинтересны ни тебе, ни нам! Ты что, специально о них вспоминаешь, разозлить меня?

Кирилл слегка обалдел от прямолинейности дочери и упоминания ею о сексе в отцовском исполнении. Может, права Валентина, надо было пороть в детстве? Но отступать некуда, откровенность – основное богатство его семьи.

– А Катерина, значит, тебе интересна?

– Ну конечно, ну пап! Что ты со мной как с дитем? И мне, и тебе интересна! Она замечательная, и она меня уважает, не «вот тебе, детка, конфетку, и усю-сю, и давай подружимся!». Уважает, и спуску не дает, и отвечает на все мои доставания, и остановить может! И Валентину уважает. Понимаешь? Она настоящая! И вы очень друг другу подходите, оба сильные, сами всего добились, и у вас юмор на десятку и совпадает!

– Иди спать, – устал в один момент Кирилл. – Все ты придумала, нет никаких «нас». Иди.

Дочь не стала спорить и ничего говорить больше, знала, когда отец в таком уставшем состоянии, ничего говорить не надо.

А Бойцов потом весь день думал про этот разговор, и работа не отвлекала от мыслей – последнее время вообще капитулировала перед его мыслями, перестав играть роль спасения. Может, он чего-то не видит, не понимает? Или убегает от чего-то?

Понять бы!

Через несколько дней отвез в аэропорт и посадил в самолет до Лондона Соню, с привычным, сжавшим тоской сердце, чувством. Теперь увидит детей только в конце августа. Переживет, не впервой!